Женевьева Табуи - 20 лет дипломатической борьбы

– Но вы рассказали только о четверых, господин посол.

– Да, но нацисты, кажется, считают, что до тех пор, пока жив король Альберт, Бельгия никогда не войдет в германскую систему.

Кёстер долго молчит. Затем возобновляет разговор:

– Признаться, я думаю, что они были бы весьма рады, если бы и во Франции исчез тот или иной из ваших министров или председателей совета министров.

Я сократила время моего визита.

Мне суждено было с ужасом вспоминать этот визит, когда приходили известия о трагической кончине короля Альберта и об убийстве Дольфуса, югославского короля Александра и Барту.

Лондон, 17 июня, 2 часа дня. Луч солнца пробивается наконец через отвратительное серое небо. Целая армия полицейских сдерживает толпу, собравшуюся вокруг Геологического музея, куда должен прибыть король Георг V, чтобы открыть Международную экономическую конференцию.

В час сорок пять минут сто шестьдесят восемь делегатов в цилиндрах, во фраках с белыми цветками в петлице и серых брюках, восемьсот весьма элегантно одетых журналистов и многочисленная публика столпились в огромном зале заседаний, окрашенном в зеленый цвет. «Господа, король идет!» Можно было услышать, как пролетит муха. Дверь открывается. Все встают.

Его величество Георг V во фраке с большим белым цветком в петлице, стоя между Макдональдом и Авенолем, начинает читать свою речь перед сорока микрофонами:

– Господа делегаты, впервые в истории монарх председательствует на конференции, на которой присутствуют делегаты всех стран мира! – и т. д. – Я приветствую вас, господа делегаты, и я на вас надеюсь!

И сразу газеты всех стран мира запестрели заголовками:

«Долларово-стерлинговый блок и блок стран с золотой валютой столкнулись в Лондоне».

«Формула валютного перемирия, выработанная англо-франко-американскими экспертами, будет в конечном счете зависеть от согласия Белого дома…»

«Франция, Италия, Голландия, Швейцария и Бельгия соглашаются защищать золотой стандарт» и т. д. и т. д.

В конце концов 11 июля министр финансов просит делегатов подписать проект резолюции, предложенный Жоржем Боннэ, о роспуске конференции на каникулы.

Все довольны!

– Не будем себя обманывать, – говорит Даладье, – всеобщее удовлетворение сегодня вечером проистекает оттого, что каждый из нас испытывает радость в связи с тем, что его стране удалось уйти с этой конференции, не допустив ни малейшей уступки своим соседям! Это большая неудача. А что же тогда думать о большой политике международного согласия!

Подлинного успеха на конференции добился один лишь австрийский канцлер Дольфус!

Возмущенные гитлеровскими провокациями против Австрии, делегаты устраивают внушительную манифестацию, когда маленький канцлер, произнося свою речь, смело обращаясь к толстому великану фон Нейрату, громко восклицает:

– И в области экономических взаимоотношений, господа, также справедливо высказывание великого поэта Шиллера: «Даже самый прекрасный человек не может жить мирно, если зловредные соседи не дают ему покоя».

Король Георг V, которому сообщают об этом инциденте, говорит: «After all». [28]Эти слова действительно лучше всего характеризуют обстановку.

Гитлер и Эльзас-Лотарингия. – Замена одного мира другим… в течение одного мгновения. – Геббельс в Женеве. – Телеграмма Нейрата. – Столовый зал в «Отель де пэ». – В международных отношениях снова устанавливается примат силы. – Дипломатия – это вопрос географии. – Эррио в Москве. – Тухачевский и военный пакт. – Пьер Кот в Москве.

Берлин, 15 сентября 1933 года. Имперская канцелярия, кабинет Гитлера, находящегося у власти уже более полугода.

Андре Франсуа-Понсэ заявляет решительный протест:

– Господин канцлер, по окончании съезда в Нюрнберге, во время которого вы вручали знамена отрядам ополчения, штурмовики города Келя возвратились к себе, неся впереди отряда штандарт, на котором было написано «Страсбург». Мое правительство не может этого допустить.

– Я выражаю сожаление, – весьма вежливо отвечает Адольф Гитлер, – спорная надпись действительно ускользнула от моего внимания, иначе я бы этого не потерпел. Я никоим образом не помышляю о том, чтобы требовать возвращения Эльзаса и Лотарингии! Я по собственному опыту знаю всех этих эльзасцев! Я знаю, что, будучи присоединены к Германии или к Франции, они никогда не будут довольны своей судьбой. Бесполезно драться из-за них. Если я и стремлюсь к чему-либо, господин посол, так лишь к тому, чтобы в один прекрасный день мне можно было бы воздвигнуть памятник, как человеку, который примирил Францию и Германию! Нас разделяет лишь проблема Саара, но, должно быть, не так уж трудно ее урегулировать, не ожидая плебисцита!

На следующий день Андре Франсуа-Понсэ входит в кабинет Даладье, на которого, как, впрочем, и на всех в Париже, сильное впечатление произвела та быстрота, с какой гитлеровский режим установился в Германии.

Усаживаясь, Андре Франсуа-Понсэ рассказывает:

– Тот факт, что Гитлер перешел таким образом от теории к практическим действиям, таит в себе нечто поразительное. Наблюдая за ним, я испытываю такое чувство, словно присутствую при смене декораций на сцене, над которой не опустили занавес и когда… бригады грубых рабочих сцены ходят взад и вперед; одни бесцеремонно срывают старые декорации, другие устанавливают стойки для новых, третьи появляются из-за кулис, неся на плечах необходимую меблировку; перемена декораций не обходится без криков и шума; слышатся свистки, удары молотка, ругательства, приглушенные стоны, отрывистые слова приказаний. И зритель задает себе вопрос, не отлетит ли рикошетом в зал и не заденет ли его кусок дерева или железа, брошенный слишком грубой рукой. Но в конечном счете, господин председатель совета министров, замена одного мира другим длилась ровно одно мгновение. И отныне перед нами новые декорации и соответствующее им новое освещение.

Даладье становится задумчивым. Бьет 7 часов, наступает время пресс-конференции. Франсуа-Понсэ встает и говорит в заключение:

– Во всяком случае, если фюрер стремится рассеять наши опасения и привлечь нас к идее переговоров с глазу на глаз, то это значит, что он уже имеет в виду разрыв с женевской организацией! Это одно из положений его доктрины. Он слишком много настаивал в своей пропаганде на необходимости освободиться от «невыносимой тирании Женевы», чтобы он мог в течение долгого времени мириться с ней. Поверьте мне, господин председатель совета министров, единственный вопрос, который стоит перед ним, – это выбор удобного случая.