Женевьева Табуи - 20 лет дипломатической борьбы

Беспокойство на Кэ д’Орсэ возрастает. Не отвернулась ли Россия? В полночь агентство «Гавас» сообщает по телефону Боннэ: «Через несколько часов Риббентроп едет в Москву с целью подписать пакт о ненападении».

Боннэ будит Даладье. Тот отвечает:

– То, что вы рассказываете, мой дорогой, – это утка, это идиотизм, ложитесь спать, завтра увидим!

Но агентство ТАСС подтверждает.

Мы проиграли партию.

Двадцать третьего августа в 6 часов вечера, после того как в Кремле подписали советско-германский пакт, на улице Сен-Доминик на чрезвычайном заседании Совета национальной обороны царит атмосфера катастрофы. Протокол ведет начальник личного кабинета Даладье генерал Декан.

Боннэ задает вопрос:

– Следует ли побуждать Польшу к компромиссу? Это дало бы нам время для завершения наших приготовлений. Что думает по этому поводу Генеральный штаб?

– Господа, – говорит Даладье, – речь идет прежде всего о том, чтобы ответить на следующие три вопроса. Первый: может ли Франция безучастно присутствовать при том, как Польша исчезает с карты Европы? Второй: какими средствами она располагает, чтобы воспрепятствовать этому? Третий: какие меры необходимо сейчас предпринять?

Генерал Гамелен замечает:

– Я верю, что Польша окажет достойное сопротивление, которое помешало бы основной массе немецких вооруженных сил направить свой удар против нас до наступления будущей весны. К тому времени, – добавляет он, – Англия будет на нашей стороне.

Ги ла Шамбр информирует после этого о состоянии авиации:

– Что касается истребительной авиации, то мы располагаем большим количеством современных машин, серийное производство которых налажено. Следовательно, состояние нашей авиации не должно более оказывать давления на решения правительства, как это было в 1938 году. В среднем французские и английские самолеты равноценны итальянским и немецким.

Гамелен и адмирал Дарлан повторяют:

– Сухопутная армия и флот в готовности.

Даладье говорит в заключение:

– В течение очень многих лет Франция прилагала большие усилия для создания системы укреплений, обеспечивающих защиту ее границ. Если уж война должна начаться, то предпочтительно, чтобы она возникла в нынешних условиях. Генеральный штаб считает, что вооруженные силы Франции находятся в готовности и что может быть принято только одно-единственное решение – выполнить свои обязательства.

На другой день, 24 августа, – заседание Совета министров.

Жорж Мандель и Поль Рейно нападают на Жоржа за то, что он, не имея на то согласия правительства, звонил по телефону в Варшаву с целью потребовать от поляков, чтобы они «не совершали никаких непоправимых действий в случае, если бы рейх захватил Данциг». Оба требуют мобилизации, утверждая: «Это единственный акт, могущий еще устрашить Гитлера».

Даладье возражает. «Но не совсем потеряна и надежда договориться с Россией», – заявляет он президенту Альберу Лебрену. Возвратившись на Кэ д’Орсэ, Жорж Боннэ все еще лихорадочно пытается вести одновременно ряд переговоров.

Четверо сопротивляющихся министров взбешены!

– Жорж Боннэ все портит, присутствие этого человека в правительстве приведет нас к страшным катастрофам, – говорит Жорж Мандель. – Он заставляет весь мир принять участие в том, чтобы на коленях умолять Гитлера сохранять спокойствие. Как же вы хотите, чтобы в этих условиях мир питал хотя бы малейшее доверие к нашей стране? Как же мы можем сохранить наши союзы? Он обращался по очереди то к королю Леопольду, то к Рузвельту, то к Франко, то к Папе Римскому и… кто его знает, к кому еще! Теперь он пытается добиться от Муссолини нового Мюнхена, условия которого были бы много хуже первого мюнхенского соглашения, в то время как – я в этом уверен – прояви мы немного твердости и смелости, мы могли бы еще выиграть драгоценное время. Так почему же Гитлеру не напасть на Польшу, если у него сложилось впечатление, что ее союзница дрожит от страха при мысли об оказании ей помощи?

Тридцать первое августа, 13 часов.

Понсэ телеграфирует из Рима, где он сейчас занимает пост французского посла: «Муссолини предлагает созвать 5 сентября международную конференцию при условии, что Польша признает – и притом добровольно – присоединение Данцига к Германии».

Тотчас же Чемберлен сообщает по телефону:

– Английское правительство приняло бы участие в такой конференции только в том случае, если бы все страны, включая Германию, предварительно согласились демобилизовать свои войска.

Жорж Боннэ настаивает на немедленном согласии.

В 18 часов Даладье созывает заседание Совета министров.

– Стойте на своем, – говорит Боннэ своим друзьям Шотану, де Монзи, Кэю, Ла Шамбру, Маршандо, – это последняя возможность. Или конференция, или война!

Ужасное заседание Совета министров! Боннэ требует согласия на конференцию, настаивая, чтобы на нее была приглашена и Польша.

– Я протестую против этого нового отступления Франции! – говорит Альбер Сарро.

– Это новый Мюнхен, – заявляют Поль Рейно, Мандель и Кампинки.

– Но наш посол в Лондоне Корбэн настаивал, чтобы мы дали ответ немедленно, – повторяет Боннэ.

– Постойте, – кричит Даладье, – он, Корбэн, сказал вам это! А не прошло и часу, как я сам звонил ему и он мне сказал как раз обратное! Он мне сказал, что нечего торопиться!

Тревожное молчание. Даладье продолжает:

– Ведь это же маневр! Италия пытается вывести Германию из затруднительного положения. Она действует по поручению Гитлера, с тем, чтобы дать ему возможность, не прибегая к войне, добиться своих непосредственных требований.

– Да, но не ответить Риму немедленно – это значит ускорить трагедию, – бросает в ответ Боннэ.

– Хватит уж, Боннэ, – говорит Кампинки, – разве ты не видишь, что все это заранее подготовленная проделка, в которой двое пройдох – Гитлер и Муссолини – играют каждый свою роль: «Я угрожаю… ты предлагаешь… они испугаются… и ты потребуешь».

– И если мы пойдем в Рим на коленях, – восклицает Поль Рейно, – нам либо будет навязана война, либо мы обесчестим себя, не выиграв войны!

В конце концов Сарро зачитывает представителям печати следующее краткое коммюнике: «Франция выполнит свои обязательства».

Едва забрезжило утро 1 сентября, как на Кэ д’Орсэ прибывает следующая лаконичная телеграмма: «Немцы вторглись на территорию Польши».

Совет министров. Созыв обеих палат парламента. Всеобщая мобилизация. Вступление в войну в принципе решено, но Боннэ все еще ведет переговоры.

– Непоправимый переход от мира к войне, – восклицает он, – столь же печален и трагичен, как уход из жизни дорогого существа, даже когда вы знаете, что оно обречено!