Михаил Кольцов - Испанский дневник

– Пожалуй, вы правы. У него есть еще семиместный «Паккард». Синяя шляпа, фотоаппарат… совершенно верно. В «Паккард» у них. Наверно, вошло много багажа… У меня тоже есть семья. Некоторые шоферы оставили начальников и увезли свои семьи. Я не сделал этого. Три дня назад я попрощался с семьей, хотя она живет здесь, в Мадриде.

– Как вас зовут?

– Дорадо.

– Будьте моим шофером.

Он очень медленно обошел автомобиль, осматривая как будто в первый раз. Поглядел на колеса, на радиатор и фигурку на нем, на ручки дверец, на багажник сзади. Все имело новый, опрятный, начищенный вид. Отпер переднее сиденье, сел за руль, нажал стартер, спросил просто:

– Куда ехать?

Во второй половине дня Мигель Мартинес попробовал сделать что-нибудь в комиссариате. Из начальства здесь не осталось никого, кроме Михе, а он занят в Хунте обороны. Три машинистки, которых вчера не известили об эвакуации, пришли на работу в пустые комнаты. Одну из них произвели в секретари, и она уселась за стол в кабинете. Появился комиссар Гомес, еще два-три человека. Работу стали продолжать, делая вид, что ничего не случилось. Позвонили к Чэка с просьбой прислать человек сорок для направления политработниками в части, обороняющие мосты. Чэка ответил, что у него нет ни одного свободного коммуниста, но уже через полчаса прислал пятерку людей. Им выдали мандаты, по блокноту, по три химических карандаша, по цветному плану Мадрида, по пачке сигарет и указали номера телефонов – звонить через каждые два часа о положении на участке. Из одной колонны прибыл моторист, привез записку от командира – немедленно дать ему комиссара, чтобы моторист привез его с собой в колясочке. Это всем понравилось и подняло настроение. Гомес и Мартинес разгуливали с важным видом; они чувствовали себя даже лучше без старших, на положении хозяев. Неизвестно, сколько все это продолжится… Чэка прислал еще девять человек, какой молодец! «Что делать, чем заниматься?» – спрашивали вновь назначенные комиссары. Это были большей частью строительные рабочие. Некогда было читать им лекции о политработе. Мигель говорил: «Первое – подымайте дух бойцов, ни шагу назад. Второе – подымайте дух командиров. Третье – организуйте дружины динамитчиков и антитанкистов. Четвертое – укрепляйте вторую и третью линии обороны, пусть жители домов строят баррикады. Пятое…» Комиссары записывали новыми карандашами в новые блокноты. «Что пятое?» – спрашивали они. Мигель не знал, что пятое. «Пятое, – сказал он, подумав, – это держаться крепко, ни шагу назад, пока не подойдут к нам мощные подкрепления, и Франко будет разбит наголову у ворот Мадрида». «Пока не подойдут мощные подкрепления», – радостно записывали комиссары в новые блокноты. «А если не подойдут? – думал про себя Мигель. – Если подойдут слишком поздно?»

Проезжая по улице Алкала, я сказал новому шоферу завернуть в переулок, где помещалась Альянса писателей. Тяжелые ворота старинного особняка были раскрыты настежь.

– Уехали все? – спросил я у привратника.

– Нет, не все…

– Как так?!

Внутри пустота, тишина. Мраморный бюст, как скелет, белел в полумраке. В зимнем саду никого, в салоне никого, в столовой никого.

Поднялся в бельэтаж. Открыл и закрыл одну за другой множество дверей, никого не встретил. Наверно, сторож ошибся.

Поднялся еще выше, в мезонин. Здесь раньше жило младшее маркизово поколение, юноши и девицы. Сейчас здесь тоже никого не было.

– Ола! – крикнул я, уже входя.

Слабый голос ответил издали.

Кинулся вперед, к самой последней комнате.

На неубранной постели сидели Рафаэль Альберти и Мария Тереса Леон. Перед ними на столике стояли две чашки с остатками кофе, и лежал маленький серебряный пистолет, знакомый по талаверской дороге. С этим пистолетом Мария Тереса останавливала в сентябре бегущих бойцов, останавливала и умоляла вернуться обратно на линию огня.

Они привстали, рука Рафаэля протянулась к пистолету. Движение прекратилось, когда он узнал меня.

– Ола! Ты здесь?! Что это значит?

– Вы здесь?! Почему вы не уехали?

– Мы не уедем. Мы остаемся.

Я их никогда не видел такими. Лицо Рафаэля втянулось. Его глаза, всегда рассматривавшие мир как спектакль, были жестки и не хотели больше ничего видеть. Мария Тереса глядела с изумлением, – ее потревожили, ее вывели из столбняка. Нежное лицо, в округлостях и ямочках, сейчас было неприятно гипсовым, как маска, которую с нее сняли в Москве. На московском съезде писателей кому-то пришло в голову снять гипсовые маски со всех литераторов-гостей. Этим очень увлекались, все устремлялись в скульптурную мастерскую, но маски оказались неприятные, они никому не понравилась, их поломали и затеряли.

– Какого черта вы остаетесь здесь?

– Нам больше некуда идти. Мы в своем городе, в своем доме. Мы будем обороняться, когда очередь дойдет до нас. Правда, недолго обороняться. – Он бледно улыбнулся, показав на серебряный пистолетик. – Три пули им, остальные две нам.

– А другие члены Альянсы?

– Почти все тоже остались в городе с таким же решением. Мы считали правильнее демонстративно погибнуть, чтобы показать всему миру пример массового самопожертвования перед лицом фашизма.

– Бред! Идиотство! Подумаешь, самопожертвование! Марокканский мясник зарежет тебя и Марию Тересу среди запыленных книг, подтяжек старого импотента маркиза и вонючих мраморных бюстов. Это очень трагично, то, что вы задумали, но совсем не так красиво. А по отношению к вашим товарищам, к Альянсе, это преступление.

Альберти сказал нерешительно:

– Это можно толковать по-разному.

Я рассвирепел:

– Почему по-разному? Если вам угодно пустить себе пули в лбы из вашей жалкой стрелялки – пожалуйста, я вам не указчик. Но будьте любезны сначала выполнить свой долг руководителей: в порядке антифашистской дисциплины и вообще в полном порядке эвакуировать весь состав мадридской Альянсы, литераторов, художников, композиторов, их жен и детей. Простите меня за нетактичность, но зло, которое может произойти, не ограничится убийствами и пытками антифашистской интеллигенции. Найдутся такие, волю которых фашисты сломят, заставят их подчиниться, раболепствовать, замаливать свои провинности, выслуживаться, – разве у вас есть гарантия, что не найдется таких? И причиной этому будет тот случайный факт, что им сегодня не помогли эвакуироваться из Мадрида. Кто за это отвечает?

Теперь они оба, неимоверно волнуясь, ходили по комнате. Мария Тереса ломала пальцы.

– Но ты сам! Ты требуешь, чтобы мы уехали, а ты, русский, останешься здесь…

– Ничего подобного! Я пока здесь потому, что… ну, потому, что у меня есть еще какая-то надежда. Может быть, город все-таки будет обороняться, Хотя бы даже некоторое время… А если все будет кончено, я не останусь здесь, я уеду. У меня нет никакого желания видеть физиономию генерала Франко.