Ян Карский - Я свидетельствую перед миром

Как оказалось, с конспиративной точки зрения, для моей работы больше подходил связной, а не связная, и ко мне приставили Тадека Лисовского [133]. Семью Лисовских я знал еще до войны. Тогда это были состоятельные люди. Кроме имения в окрестностях Кельце, они владели еще двумя доходными домами в Варшаве. Миниатюрная пани Лисовская была очень серьезной, организованной, обладала неисчерпаемой энергией и источала спокойствие и душевное тепло. Дом ее содержался в образцовом порядке и был всегда открыт для друзей. Ей приходилось присматривать за двумя детьми, шалопаями и озорниками, притом что муж у нее был кутила, завсегдатай театров, ресторанов и казино.

Пани Лисовская вела хозяйство, следила за семейным бюджетом, прилежно посещала церковь и находила время для благотворительности и общественной деятельности. Супруг ее регулярно уходил в загул и неделями где-то пропадал, предоставив жене одной разбираться с проказами Тадека и его младшего братца.

С началом войны Лисовские быстро разорились. Имение конфисковали немцы, дома почти не приносили доходов. Пани Лисовская еле сводила концы с концами, продавая ценные вещи: украшения, картины, мебель. Дети, давно восхищавшиеся сумасбродным папашей и предоставленные теперь самим себе, быстро попали под дурное влияние и поддались тлетворной немецкой пропаганде, стремившейся развратить молодых поляков порнографией и азартными играми. Я узнал, что юный Тадек стал постоянным посетителем одного из тех постыдных заведений, которые немцы в изобилии открывали, преследуя свои цели, и что его подозревали в воровстве у собственных родителей.

Такие молодые люди представляли серьезную проблему. Средства подпольной системы образования были очень ограниченны, поэтому мы сосредотачивали усилия на честных, патриотически настроенных, готовых к борьбе ребятах, на которых вскоре могло бы опереться Сопротивление. А таких, как Тадек, вынуждены были оставлять в стороне, хотя как раз они больше всего в нас нуждались.

Если юноша или девушка каким-то образом компрометировали себя — наживались на чьей-то бедности, занимались шантажом, вымогательством или проституцией, — дорога к подпольному образованию им была решительно закрыта. Для них это было трагично. А хуже всего то, что им объявляли бойкот сверстники, друзья детства. Понятно, что в результате они только укреплялись в дурных привычках и привязывались к дурной компании.

Примерно так получилось с Тадеком. Этот умный, подвижный, наделенный живым воображением парень опускался все ниже и ниже. Бывшие товарищи, с которыми он вместе учился или рядом жил, от него отвернулись. В ответ на их презрение он вел себя все более вызывающе и агрессивно. Мать тяжело переживала его выходки и упрекала себя за то, что упустила сына. Однажды, когда она корила себя при мне, я сказал:

— Вы ни в чем не виноваты. Все в доме держится на вас, одеть и прокормить непутевого мужа и детей — задача не из легких. Наоборот, я восхищаюсь вашим мужеством.

Пани Лисовская, совершенно поседевшая за последнее время, ответила:

— Меня нисколько не волнует, что будет с мужем и со мной. С нами все кончено — война нас растоптала. Но я бы хотела, чтобы мои сыновья боролись за новую Польшу и нашли бы в ней свое место.

Я прочитал в ее глазах немую просьбу о помощи. Пани Лисовская давно знала, что я связан с подпольем, но мы, по молчаливому согласию, никогда не касались этой темы. Однако любовь к Тадеку заставила ее отбросить щепетильность. Она внимательно посмотрела на меня, проверяя, не сержусь ли я, и, поскольку я оставался спокойным, решилась пойти дальше.

— Мне неловко досаждать вам, но я не могу иначе, — сказала она. — Я знаю, что вы участвуете в Сопротивлении… пожалуйста, не беспокойтесь… Я говорю об этом первый и последний раз.

— Не сомневаюсь, — искренне ответил я. — Я уверен в вашей верности и порядочности.

— Спасибо. Я хочу просить вас об одной вещи, Ян. Пожалуйста, не откажите…

— Вы что, хотите, чтобы Тадек вступил в Сопротивление? — растерянно спросил я.

— У нас в семье сильна патриотическая традиция. Мои предки проливали кровь во всех польских восстаниях. В 1830-м прадед был ранен и сослан в Сибирь на семь лет. Дед участвовал в восстании против царизма в 1863-м. И я хочу, чтобы традиция борьбы за свободу продолжилась. Я знаю Тадека, он копия своего отца. И это, конечно, обидно. Мне бы хотелось, чтобы он походил на деда. Стыдно обращаться к вам, но что же делать! Сейчас, когда Тадек изнывает от безделья и когда друзья от него отвернулись, он выглядит хуже, чем есть на самом деле. Дайте ему шанс. И вы не пожалеете. Он не робкого десятка, очень уважает вас и будет выполнять все ваши приказания. Прошу вас…

Пани Лисовская была не из тех женщин, от которых можно отделаться пустыми обещаниями или красивыми словами. Я мягко ответил:

— Не думаю, что начальство позволит мне взять Тадека. У него дурная слава. Кроме того, это очень опасно. Если его примут, он может погибнуть.

— В моем роду многие умирали за родину, — медленно сказала пани Лисовская. — Смерть Тадека разобьет мне сердце, но я никогда не пожалею, что отправила его выполнять свой долг.

Перед такой просьбой невозможно было устоять. Я взял ее за руку:

— Хорошо, я сделаю все, что смогу. Пришлите Тадека завтра в полдень на берег Вислы к мосту Понятовского, я буду его ждать.

На другой день я встретился с Тадеком. Внешне он произвел на меня неприятное впечатление. Длинный развинченный парень, на вид старше своего возраста, с бледным помятым лицом и опухшими черными глазами.

Наверно, я заговорил с ним излишне назидательным тоном:

— Почему ты не следишь за собой? Можно подумать, неделю спал не раздеваясь. Стыдно!

Он стоял, явно смущенный, неловко переминаясь с ноги на ногу. Я смягчился и сказал не так строго:

— Давай-ка пройдемся, Тадек. Мне надо серьезно с тобой поговорить.

Прогулка была долгой. Я сказал ему о долге перед семьей и перед родиной. Нарисовал кровавую историю разделов Польши и ее борьбы против захватчиков. Объяснил, что если сопротивление прекратится, Польши как самостоятельного государства уже не будет. Исчезнет наша страна, исчезнет даже польский язык. Сравнил положение разделенной и сегодняшней, оккупированной, Польши. Большая ошибка, говорил я, считать, будто сопротивление — это только физическое противостояние. Гораздо важнее сохранить силу духа, устоять перед жестокостью врага, не поддаться на его уловки. Я напомнил ему о подвигах деда и прадеда. Сказал, что считаю его порядочным человеком и что он может рассчитывать на мою дружбу. Наконец, рассказал о нашем деле и о том, какое счастье служить ему.