Бен-Цион Динур - Мир, которого не стало

Ухудшению отношений с р. Довидлом способствовало также мое резкое замечание про р. Йосефа Теумим {187}(р. Йосеф Теумим, автор книги комментариев к «Шулхан аруху» {188}под названием «При мегадим» {189}), которое я высказал как-то после одного из уроков по «Йоре деа»; мы учили законы кашрута мясной и молочной пищи (Йоре деа, 87): раздел, в котором говорится, что не запрещено есть рыбу в молоке. И вот Таз (р. Давид ха-Леви {190}) говорит об этом: «…во всяком случае не следует есть рыбу с молоком, так как это опасно». А Шах (р. Шабтай Кохен) {191}пишет, что это ошибка и что речь идет об опасности смешивания мяса и рыбы. Ибо «заведено ежедневно варить рыбу в молоке и есть». Вообще-то это было для меня совершеннейшей новостью, так как я никогда не слышал и не видел, чтобы у нас варили рыбу в молоке. Но доказательство Шаха было очевидным: так как Таз опирается на «Орех хаим» {192}и цитирует его, а там написано: мясо и рыба. Однако «При мегадим» пишет: «несмотря на это, все равно, если Таз написал – запрещено, значит, запрещено… ибо эта ошибка – ошибка великого ума». Я шепнул другу: «Вот он – подход учителя младенцев!» Р. Довидл услышал – и рассердился! «Что? „При мегадим“ – учитель младенцев? Что вы такое говорите, маленький наглый литвак?»

Я ответил:

– «При мегадим» был детским меламедом! Он пишет об этом в предисловии к своей книге!

– Он был крупнейшим светилом во Франкфурте! Великий мудрец и гаон!

– А до того?

– До того?! Что с тобой будет после того? Замолчи!

С того самого момента меня начали подозревать в том, что я отношусь к тем, кто «заглянул в неведомое и повредился в рассудке». За мной начали следить. И, видимо, наговорили что-то моему квартирному хозяину, плотнику Шимшону. Вскоре он пришел с жалобой на меня. Вот как было дело.

В один прекрасный день в Корсунь приехал книготорговец, поставил прилавок во дворе бейт-мидраша и расположил на нем книги. Среди всего прочего там была книга Ицхака Румша {193}«Горнило страдания» (переложение «Робинзона Крузо»). Я взял в руки книгу – и не смог от нее оторваться. Продавец книг согласился дать мне ее почитать до вечера: он надеялся так продать ее. Взять книгу на день стоило десять копеек; я отдал ему десять копеек и поспешил домой. Шли часы учебных занятий. Я положил книжку в ящик, где хранились мои вещи (вместо чемодана), засунул туда голову и целый час читал, а затем вернулся и читал целый день; книгу дочитать не успел, но успел услышать то, что плотник сказал жене: «Так что, значит, парень до сих пор сидит с головой в этом своем ящике; еще не закончил читать свою дурную книгу?» И действительно, в тот же день он рассказал об этом р. Довидлу.

Меня не вызвали к руководству и не отругали – что правда, то правда, – но я чувствовал, что тучи вокруг меня сгустились до крайности. Кое-кто из друзей охладел ко мне, а некоторые стали более близкими. Спустя примерно неделю в Корсунь приехал один из сыновей ребе Йоханчи из Ротмистровки {194}, р. Велвеле (Зеев) Тверский {195}– я познакомился с ним, когда он приезжал в Кременчуг, он жил там в доме р. Бера Гурарье. Мой друг Зейдл был другом его семьи. И вот, ребе велел ему перестать дружить со мной…

К счастью, в тот год имелся свободный импорт изюма-коринки из Греции, и фунт черного изюма стоил одну копейку-мы с другом покупали каждый день коринку, хорошенько мыли, так как изюм был наполовину смешан с землей и грязью, а затем варили. Этот «суп» мы ели утром, днем и вечером в разном виде: жидкий суп, густой суп, а также – нечто среднее между кашей и пирогом… Что же касается чая… Ребе Цви-Гирш Шлез говорил: «Пьют холодную воду с кусочком сахара, потом нагревают живот и говорят: «вот, как будто и чаю попил» – так и обходятся без чая…»

Так или иначе, в начале элула я заболел расстройством желудка и пролежал неделю. Друзья ухаживали за мной, р. Цви-Гирш Шлез навещал меня и даже прислал ко мне врача, но р. Довидл даже не осведомился о моем здоровье…

Когда я выздоровел, я решил немедленно собираться ехать домой. У меня не было денег на дорогу, поэтому я продал часть своих книг и вознамерился добираться на корабле по Днепру. Так было дешевле – у пароходных компаний была большая конкуренция. Поездка из Канева (городка в окрестностях Корсуня) в Кременчуг стоила десять копеек. Между Корсунем и Каневом было постоянное сообщение с помощью дилижанса. Я получил огромное удовольствие от той поездки. Всю дорогу я стоял на палубе корабля, наслаждался красивым видом – фруктовые сады, стога, опрятные домики по берегам – и думал про Сион и Иерусалим: во время болезни я прочел «Любовь к Сиону» Авраама Мапу {196}…

Дома меня встретили неожиданно радостно. Мама даже плакала от избытка чувств. Я не понимал, почему все так радуются. Оказалось, мама видела сон, что я тяжело заболел! И бабушка Фрида, которая тогда жила у нас, видела тот же сон! Все были уверены, что со мной случилось что-то плохое. Написали письмо в Корсунь р. Цви-Гиршу Шлезу, но ответа не получили. А я взял и вернулся: хоть бледный и слабый, но живой и здоровый.

По возвращении домой я застал «миньян»: отец устроил семидневный траур по своей матери Хане, жившей в Гадяче, что под Полтавой, и внезапно скончавшейся за день до моего приезда. В этом же городе проживали мои дядья: высланный из Москвы дядя Лейб Динабург и р. Йосеф-Хаим Мадиевский, казенный раввин города. О том, что я собираюсь поехать в Тельши, я рассказал отцу только после окончания траурного срока, и эта идея пришлась ему по душе. Мать, правда, беспокоилась, что мне предстоит поездка «за темные леса», но в итоге смирилась и она. Как водится, новый план был доведен до сведения всей семьи, и прежде всего дядьев. Дядя-раввин не только поддержал мой план, но даже решил отправить с нами в тельшайскую йешиву своего сына Лейба, который был старше меня на три года. Было решено, что мы все отправимся в путь сразу после Суккота {197}. После Судного дня {198}отец отправился в Гадяч решать дела о бабушкином наследстве и взял с собою меня. Мы остановились у дяди Лейба, где мне устроили очередной «экзамен». В комиссию входили: р. Элия Цифрин, домовладелец и знаток Торы (он приходился дядей д-ру А. Цифрони {199}); городской раввин р. Йосеф (известный своей чудачествами) и р. Хешель, который претендовал на звание раввина и отличался ученостью и проницательностью. Слух обо мне прошел по всему городу, и когда я шел по улицам, мальчишки бежали вслед за мной с криком: «Вот он! Вот он идет!», что причиняло мне массу неудобств. Однако моему дяде все эти восторги были не по душе (раввин написал обо мне, что я – «единственный в своем поколении»). Дядя подозревал, что это не более чем попытка подкупить моих родственников, людей зажиточных и обладавших в городе немалым влиянием и авторитетом. В любом случае, текст рекомендательного письма, предоставленного мне раввином, показался дяде сильным преувеличением. Он предложил мне отправиться в Ромны к р. Лейзеру Арлозорову {200}, который еще раз проверит мои знания и напишет мне рекомендательное письмо в тельшайскую йешиву. Мы слышали, что без рекомендательного письма попасть в тельшайскую йешиву будет сложно. У брата было рекомендательное письмо от «Великого». Спешный отъезд из Корсуня помешал мне заручиться солидной рекомендацией, в итоге было решено, что в промежуточные дни праздника Суккот я съезжу в Ромны.