Ванда Василевская - Солнечная земля

Позади остались мелкий, частый дождик и облачка тумана, бродящие над полями. Теперь самолет летит весь в лучах солнца, а внизу виднеется желто-зеленая шахматная доска. Квадратики, прямоугольники, полоски вместо простирающихся от Киева и вплоть до этих мест необозримых волнующихся полей. Это уже Измаильская область. А вон тот зеленый остров среди разноцветных полей — город Измаил.

Некогда здесь скалила каменные зубы турецкая крепость. На валу четырехсаженной высоты извергали огонь триста пушек. Некогда трехбунчужный паша Айдозл-Мехмет отвергал русские предложения о капитуляции, и войска Суворова брали крепость приступом, майор Нехлюдов первый ступил на неприступные доселе стены. И четыреста турецких знамен пало к ногам победителей.

Но сейчас тщетно было бы искать здесь следы прежних битв, и слуху не уловить эхо прежних штурмов. Город Измаил утопает в зелени, в зелени прячутся маленькие одноэтажные домики. Тяжело склоняются к земле обремененные плодами ветви абрикосов, краснеют вишни и дрожат на легком ветерке листки светлозеленых акаций. Кажется, городок дремлет сладкой, ленивой дремой, купаясь в солнце.

Но там, в порту, кипит жизнь. Темные глыбы барж, пароходы и лодки плотной лавой заполняют прибрежные воды. Крохотные золотые солнца — зерна кукурузы — сверкают на земле возле элеватора. Сыплется кукуруза, тяжелая, дородная, сытная. На пароходах — лошади, их гладкая, лоснящаяся шерсть блестит на солнце. Они сходят на берег, их копыта глухо стучат по деревянным мосткам. Это возвращается часть похищенного захватчиками; возвращается в херсонские, одесские, николаевские степи, в совхозы, колхозы, на широкие украинские поля.

И лишь когда моторная лодка отчаливает от берега и порт начинает быстро исчезать из глаз, мы осознаем, что ведь это же Дунай, великая река Дунай, который воспет в народных песнях и Польши, и Украины, и России. Река истории, река легенд, река песен.

Вздымаются волны, как на море. Моторная лодка взлетает на хребет надвигающейся волны и мягко скользит вниз по водяному валу. Нет, он не голубой, Дунай, он коричнево-желтый, он огромный и великолепный, хотя это всего лишь один из главных рукавов — Килийский рукав. Водная масса колыхается от ветра, и противоположный берег, румынский, затягивается легкой голубой дымкой. Широким дыханием дышит река.

И вдруг над водой, словно оторвавшийся клочок неба, — голубая, блестящая, сверкающая на солнце молния. Это сизоворонка летит на тот берег, не страшась волн, не пугаясь огромного зеркала вод.

В воздухе — сильный, сладостный аромат. Справа — остров, несколько тысяч гектаров пахотной земли, сквозь растрепанные верхушки лозы видны крыши домиков. Весь остров — словно зеленый букет. Сладостно несется по всей реке благоухание цветущих маслин. Высокие султаны кукурузы, яркая зелень пшеницы, фруктовые деревья. А на прибрежном песке, в зарослях тростника, — рыбачьи лодки.

Катит волны Дунай. В мелкой прибрежной воде неподвижно стоят белоснежные цапли. Я вижу их впервые в жизни. В Польше они вымерли уже давно — сто или двести лет тому назад. Здесь их уйма. Они не обращают внимания на проезжающую моторную лодку, на военное судно, извергающее густые черные клубы дыма, на баржи, идущие вдоль реки, на челны, где склоняются над веслами женщины и подростки. И не только цапли, смешные кулички бегают, семенят по берегу, и прямо над нашими головами пролетают болотные птицы, без страха и опасений проносятся чайки. Они не боятся людей. И эти смелые птицы, не обращающие на нас внимания, придают реке и ее берегам вид девственной земли, не тронутой рукой человека.

А между тем это не так. Всюду виден человеческий труд. Вот идет по кругу лошадь, вертятся огромные колеса, чигири, подающие воду на поля. Новые дома, обсаженные деревьями. Небольшая отара овец забралась в мелкую воду и стоит неподвижно, опустив ноздри к самой зыби, пробегающей по прибрежным отмелям.

Наша лодка пристает к берегу. Это — рисовые поля. Неутомимо работает мотор, качающий воду. На ровных квадратах, поблескивающих мелкой голубой содой, зеленеют хрупкие, тоненькие стебельки риса, мокнут в воде. Сейчас они похожи на траву, колосков еще не видно. Оказывается, вовсе не надо ехать в Китай, чтобы посмотреть рисовые поля, — здесь растет рис, настоящий рис.

И вот мы снова плывем. Снова колышутся волны, снова стоят на берегу важные белые цапли, снова неожиданно выплескивается из глубины рыба. Слева, на едва приподнятом над равниной холме, виднеются белые дома — это Килия.

Здесь некогда проходил путь киевских князей в Болгарию и Византию. Сейчас не осталось и следа от древней твердыни, но когда-то Килию четырехкратно брали штурмом турки. Но раздавалась казацкая песня, и Наливайко снова отвоевывал килийские стены, и Сулима водружал свой бунчук на зубцах крепостных башен. Теперь здесь, как и в Измаиле, зелень деревьев и удивительный покой дремлющего на солнце городка.

Дальше — снова поселок. Мы причаливаем к мосткам. Тут же рядом узенькая уличка, однако по ней никто не ходит. Плывут лодки, останавливаются у порогов домов. Гондолы? Венеция? Нет, это Вилково, рыбачий городок, и лодки советских рыбаков. Дома над водой, каналы вместо дорог, всюду лодки, крепкий запах рыбы стоит в воздухе. На земле, на досках мостков — всюду блестит рыбья чешуя. Загорелые лица, твердые, как камень, мускулы на руках. И какой-то особый взгляд — глаза людей, привыкших смотреть в морские дали, в водные просторы, в беспредельность неба и вод.

— Национальность?

Старый бородатый рыбак с достоинством дает объяснение:

— Украинцы, русские, немного молдаван.

Но их трудно различить в толпе рыбаков. Это — рыбаки, прежде всего рыбаки. На месяц, на полтора уплывают они в море на своих небольших лодках. Их хлещет холодный, осенний ветер, их мочат проливные осенние дожди. Случается, ветер загонит лодки на Змеиный остров, безлюдный остров, овеянный туманом сказок и легенд. Случается, невозможно пристать к берегу, и ветер тормошит лодку, и голод рвет внутренности, жажда сушит горло. Иногда лодка не возвращается из далекого похода. Бывает и так, что человек запутается в предательских крючках, и его вместе с добычей вытаскивают из пучины мертвым.

— Человека три-четыре каждый год погибает, — спокойно объясняют нам рыбаки.

Любят они свои лодки, и соленый морской ветер, и морскую волну. Это до мозга костей люди моря. Давали им землю под сады — не хотят. Давали им поля для обработки — не хотят. Люди моря. Мужчины, женщины, дети.

— Женщины тоже?

— Ого, еще как.

Пахнет рыбой. Мы направляемся к небольшому консервному заводику посмотреть вчерашний улов. На полу лежит чудовище — скользкое, огромное. Полукруглая пасть, как ворота. Могучие жабры. Это — белуга.