Андре Моруа - Роберт и Элизабет Браунинг

Можно только гадать, решились бы они все-таки на этот шаг или нет, если бы мистер Барретт неожиданным поступком сам не заставил их действовать. 9 сентября 1846 года в полночь Элизабет отправила с посыльным письмо Браунингу: “Нынче вечером отец приказал Джорджу завтра же утром отправляться на поиски дома в деревне, чтобы снять его…” Дом на Уимпол-стрит надлежало спешно освободить под предлогом ремонта.

Угроза переезда ускорила ход событий. Если Элизабет вместе с семьей покинет Лондон, встречи их будут невозможны. Но как обвенчаться? Родительского благословения им не получить. Оставался один путь — похищение. Славное приключение для сорокалетней девственницы! Элизабет согласилась тайно встретиться с Робертом в церкви в Марилебон — жених раздобыл разрешение на брак. Верная горничная по фамилии Уилсон — только она одна! — была в курсе дел и сопровождала хозяйку в церковь. После церемонии Элизабет вернулась домой: “Как горька необходимость снять кольцо! Вы должны вернуть мне его поскорее…” Теперь надо было срочно заняться подготовкой побега во Францию и Италию, так как, оставаясь в Англии, они подвергались серьезному риску: мистер Барретт мог не ограничиться скандалом, он был способен и на физические действия. Мисс Ба довелось пережить на Уимпол-стрит непростые дни — трудно было хранить такую тайну! Мистер Кеньон, расширив глаза до размеров очков, спрашивал у нее мертвым голосом: “Это правда, что вы давно не видели мистера Браунинга?” — и она краснела под его взглядом.

Последние детали отъезда уточнялись в письмах. Но оставить хотя бы записку отцу она не посмела: “Я цепенею при мысли, что надо написать: “Папа, я вышла замуж и надеюсь, что Вы не будете сердиться…” Ах, бедный папа!.. Он сильно рассердится и вычеркнет меня из своей жизни…” А Браунинг тем временем безуспешно пытался разобраться в расписании поездов и кораблей, путал названия компаний, портов и вокзалов; вместо Гавра писал в Саутгемптон и одновременно сочинял брачное объявление в газету “Таймс”, которое будет напечатано после их отъезда.

Наконец все было готово. “Я больше не стану писать, не могу. Завтра в этот час во всем мире мне будет некого любить, кроме Вас, любимый мой!.. Это похоже на молитву: у меня есть только Бог!.. Он тоже будет с нами, если услышит мою молитву… Неужели я пишу Вам последнее письмо, дорогой мой? Если бы я могла любить Вас меньше… чуть-чуть меньше…”

В последнюю минуту Браунинг опять перепутал вокзалы, и затворнице Элизабет пришлось открыть справочник, чего она никогда в жизни не делала, и самой уточнить маршрут путешествия. Бетти Миллер писала: “Это была Андромеда, в какой-то мере влюбленная в чудовище, из лап которого ее вырывал герой, но она вынуждена была сама играть роль поводыря при своем неопытном спасителе”. Элизабет в волнении писала Браунингу: “Вы стоите на своем и в этой пьесе желаете до конца играть роль женщины… Вы хотите оказать мне честь, подчинившись мне, несмотря на клятву, данную в прошлую субботу… Так ли следует держать клятву?” Роберт Браунинг сочинил замечательный ответ: “Вы будете решать за меня. Таков мой приказ”.

Похищение не прошло незамеченным в литературных кругах Лондона. Вордсворт сказал по этому поводу: “Итак, Роберт Браунинг и мисс Барретт уехали вместе… Надеюсь, они поймут друг друга — никто другой их понять не в силах”.

Она неплохо перенесла тяжелое путешествие до Пизы, где они и обосновались. Браунинг все время был рядом с женой и говорил с утра до вечера и с вечера до утра, говорил блестяще, весело, умно. Таким образом он пытался заставить ее забыть, что письма, которые она посылала отцу, все до одного возвращались нераспечатанными. И это глубоко печалило Элизабет. “Если бы я совершила подлог или даже убийство, отец, наверное, не обошелся бы со мной суровее…” Еще более мучительной оказалась реакция братьев — те утверждали, будто Браунинг похитил Ба, позарясь на ее деньги. Совершенно нелепое обвинение в адрес известного своей бескорыстностью человека, который к тому же имел смутное представление о том, что такое капитал, счет в банке или бюджет.

Он женился на Элизабет, чтобы никогда больше с ней не расставаться, и сопровождал ее повсюду, даже когда она, поднявшись с постели, перемещалась из одного угла комнаты в другой. Если же верная Уилсон, уехавшая вместе с ними, уводила Элизабет в спальню переодеваться, он с несчастным видом ждал под дверью. Такая любовь ее несколько утомляла. Проводить наедине с мужчиной двадцать четыре часа в сутки, будь он хоть трижды гений, — это надоест любой женщине.

Две беременности завершились выкидышами. Она перенесла несчастье мужественно, непрестанно видя преданную заботу мужа. “Я никогда в жизни не встречала другого такого мужчину, как мистер Браунинг”, — говорила Уилсон со смесью почтения и изумления. С самого дня женитьбы он перестал работать и, хотя испытывал смутное сожаление по этому поводу, блаженно отдавался давно желанному удовольствию — укрыться от мира под крылом ангела-хранителя.

В 1849 году Элизабет родила наконец сына. Семейство поселилось во Флоренции, неподалеку от палаццо Питти, в доме под названием Каза Гуиди. Ребенка назвали Видеманом — в память о бабушке, матери Роберта, ведь всего через неделю после рождения сына Браунинг получил известие о кончине матери. Он впал в состояние глубокой депрессии. Жена безуспешно пыталась развлечь его путешествиями. “В течение трех месяцев я не мог думать ни о чем другом, только о маме, о том, каким, как мне казалось, она хотела меня видеть…” Элизабет советовала ему написать поэму о своем горе. Он отвечал, что это невозможно: “Нельзя писать, когда чувства переполняют тебя”. На следующий день он стоял у окна, грустно смотря вдаль, Элизабет подошла к нему и робко сказала: “Знаете, я написала здесь несколько стихов о вас, — и сунула тетрадку ему в карман. — Вдруг вам захочется взглянуть”. И убежала в свою комнату. Это были “Сонеты, переведенные с португальского”.

Недавняя больная чувствовала себя превосходно. Видя, как она взбирается на холмы, гуляет по лесу, ухаживает за сыном, все невольно задавались вопросом, не была ли ее долгая болезнь просто неврозом. Однако прошло еще пять лет, прежде чем супруги решились отправиться во Францию и в Англию. Браунинг захотел прежде всего навестить — один — своего старого отца. При виде сада, выращенного матерью, он понял, что не сможет жить в доме, лишившемся хозяйки. Браунинги сняли квартиру в Лондоне. Элизабет, в свою очередь, стала мучаться былыми печалями — ее вновь преследовали воспоминания о гибели брата, о ссоре с отцом. Она собралась с духом и отправилась на Уимпол-стрит повидать одну из сестер, которая тайком приняла ее в своей комнате. Ба чуть не лишилась чувств, услышав вдалеке шаги отца.