Галина Козловская - Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание

Там я хочу, выполняя ее волю, устроить поминки, раздать некоторые ее украшения. А также бросить в море любимый ее старинный бокал для шампанского. Свой любимый напиток из этого бокала она пила почти до самых последних дней.

Это будет как бы посмертным обручением ее с любимой стихией.

Вернусь я в Москву числа двадцатого сентября. И если поездка будет благополучной, прилечу в Ташкент за Вами [409]. Алла достанет по своим театральным каналам мне билет в Ташкент и два из Ташкента в Москву для нас с Вами. Только бы в Крыму у меня всё получилось и силы не подвели. (Ведь прошлый год – это год мучительной борьбы за мамину жизнь и, что самое ужасное, барахтание в кафкианском ужасе мира врачебного и бюрократического. Да все страхи Кафки – детские страхи перед безнадежным ужасом бездушной жестокости и бездарностью профессиональной наших медиков. Целый год они ее изощренно мучили и топили).

А она, безмерно страдая, сумела и страдания свои превратить в возвышенную красоту, которой были полны ее любимые стихи и музыка, которой был полон возлюбленный ее Карадаг. Сердце разрывается от жалости к ней, и оно же полно гордым счастьем за нее и за себя. Ведь ей удалось даже смерть свою сделать подобной музыке Баха и стихам Тютчева и Ахматовой. Вот чем переполнена моя душа и вот почему я не мог писать Вам.

Простите за эти горькие излияния. Но Вы редкий человек, который может понять сам предмет их.

Вообще-то я стараюсь не обременять близких мне людей душевными излияниями. Это жестоко, эгоистично и бесцельно. У меня много прелестных и ярких друзей, нежно меня любящих. Но я щажу их, зная, что все они обременены своими трагедиями или мелодрамами жизни.

Так что обещаю Вам больше никогда не наполнять своих писем к Вам мрачными излияниями.

Очень тревожусь, удастся ли мне подружиться с Вашим журавлем. Для меня каждое животное прекрасно и таинственно.

Слова Бориса Сергеевича о их прямой связи с миром истины, добра и красоты я особенно ярко ощутил в день маминых похорон. Я выдержал их и поминки, стараясь делать всё так, чтобы и день похорон мамы был прекрасен. И в церкви она лежала в длинном парчовом платье и со старинной французской алой розой на груди, как византийская императрица. В церкви шептали: «Какая красавица!» Но когда я после поминок остался ночевать у друзей, тут-то меня и охватило отчаяние, которому помочь никто бы из людей, самых дорогих, не смог. У друзей был белый лохматый пес Тиша (помесь пуделя с кем-то). Мы симпатизировали друг другу, но не были слишком близкие. Вот именно в этот момент отчаяния, казалось бы, неисцелимого, он, потоптавшись у дверей моей комнаты, осторожно открыл дверь лапой, прыгнул ко мне на кровать, положил голову мне на грудь, а затем нежно принялся лизать мою физиономию.

Тяжесть и отчаяние отступили, и я, обняв Тишеньку, ясно и покойно заснул. (Это в день похорон-то!!) Как нежен ласковый собачий язык! Могу ли я забыть этот Тишенькин обряд высшей доброты.

Целую Ваши руки и надеюсь на скорую встречу в Ташкенте, встречу со сказочным домом с журавлем.

Любящий Вас

Переписка известного цветаеведа Геннадия Михайловича Абольянина (1931–2007) с Г. Л. Козловской возникла в 1991 году по его инициативе: он узнал о Галине Лонгиновне от одной своей знакомой. Козловская за несколько месяцев до своей смерти продиктовала ответное содержательное письмо (записывала Светлана Кахаровна Матякубова [410]) – сама она писать не могла, была в это время уже очень больна и плохо видела.

Также он получил от нее отпечатанный на машинке текст воспоминаний о дне, проведенном в обществе Бориса Пастернака и Евгении Владимировны Пастернак. В книге текст воспроизведен по авторской рукописи и дополнен подробностями из Абольянинского варианта [411]. На последней странице Г. Козловская написала своей рукой: «Геннадий Михайлович, примите на память обо мне этот кусочек прозы о любимых мною людях. Желаю всяческого процветания Вашему музею и преклоняюсь перед Вашим энтузиазмом».

Материалы переписки были предоставлены Культурным центром «Дом Цветаевой» Новосибирской государственной областной научной библиотеки из архива Г. Абольянина с сопроводительной запиской:

«Геннадий Михайлович Абольянин – известный цветаевец, собиратель материалов, касающихся жизни и творчества Марины Цветаевой, Бориса Пастернака, Анны Ахматовой, участник многих цветаевских костров в Тарусе, в том числе и самого первого памятного костра 1996 года. Активный пропагандист творчества Марины Цветаевой, Бориса Пастернака, Анны Ахматовой.

Геннадий Михайлович стоял у истоков Дома Цветаевой в Новосибирске, много делал для популяризации в этом городе поэзии Серебряного века, переписывался с детьми и родственниками Марины Цветаевой и Бориса Пастернака и вел большую просветительскую работу, выступая перед самой разнообразной аудиторией с рассказами о жизни и творчестве любимых поэтов. Постоянные посетители цветаевских вечеров помнят его рассказы о семье Марины Цветаевой и Бориса Пастернака, основанные на общении и переписке с родственниками поэтов, о поездках в Елабугу и Тарусу, о встречах с Булатом Окуджавой, Анастасией Цветаевой, Ариадной Эфрон.

По материалам, тщательно собранным Г. М. Абольяниным, были составлены как сборники стихов Марины Цветаевой, так и книги о ней».

Уважаемая Галина Лонгиновна!

Я немногим более сорока лет собираю всё-всё-всё об Анне Ахматовой, Марине Цветаевой и Борисе Пастернаке. У меня своего рода домашний Музей трех Поэтов, который открыт почти двадцать лет.

Внимательно прочел Ваши воспоминания об Анне Андреевне Ахматовой. Они великолепны своей достоверностью и многими фактами из жизни поэта и человека.

Почти со всеми, кого Вы упоминаете, мне доводилось встречаться неоднократно, и у меня зафиксированы беседы с ними.

Мне доставили большую радость добрые слова о Евгении Владимировне Пастернак, я был с нею знаком. О ней многие незаслуженно нелестно отзываются или вообще умалчивают.

Но, уважаемая Галина Лонгиновна, есть погрешности и в Ваших воспоминаниях, например, то, что касается сопоставления отношений к Валерию Брюсову [412]. Тут, напротив, они были единодушны. Пользуясь Вашими же словами, можно аргументированно доказать, что Марина Цветаева разносила Валерия Брюсова в пух и прах. Доказательством этого могут послужить ее дневниковые записи, строки из писем ко многим людям, это и ее критические статьи. И, конечно же, ее великолепная проза «Герой труда» о Валерии Брюсове.

И второе, где Вы сказали, что Ардовы все удивительно красивые люди. Да, это так. Но не совсем это можно отнести к главе семьи – Виктору Ефимовичу Ардову. Тут можно привести много свидетельств, как при жизни Анны Андреевны, так и после ее смерти, не делающих ему чести. Вот, например, участие в суде против Льва Николаевича Гумилева, когда решался вопрос о наследстве.