Галина Козловская - Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание

Но и по сей день, стоит вспомнить о любом, когда-то выученном танце, она покажет его ладонями на столе так, что тотчас оживет и темный зал, и наивный аккомпанемент, светящаяся пыль авансцены, подробности движений, бестелесный и ясный облик балерины». (А. А. Мелик-Пашаев «Другая жизнь»)

Дорогая, дорогая Минна Соломоновна!

Сколько раз принималась писать Вам, и всякий раз опускались руки. Все казалось, что Вам лишний раз будет больно, что Вам не нужны сейчас ничьи слова, хотя бы и рвущиеся из потрясенных сердец друзей. Но Вы все же должны знать, что в Вашем великом горе два человека, живущие так далеко от Вас и видевшие Вас и Александра Шамильевича всего несколько раз, все это время неотступно сердцем с Вами и оба горюем тяжко и неутешно.

Мы и не думали, что так сильно любили Александра Шамильевича!

Для нас было таким счастьем, что столько лет восхищения, преклонения и благодарности смогли вдруг при личном знакомстве излиться на него той любовью и дружественностью, что до встречи мы вынуждены были хранить про себя. В жизни все меньше и меньше остается тех, кого искренно можешь любить и еще меньше, кем глубоко восхищаешься в искусстве.

Как сразу и навсегда вся прелесть обаятельной и благородной личности дорогого Александра Шамильевича покорила, а душевный отклик как был удивителен! Как в любви, так и в дружбе, бывает то, что французы называют «coup de foudre» то потрясение и радость от встречи с тем, кто есть «твой человек», по ком тосковала душа и кто в жизни так нужен.

Понять и смириться с совершившимся невозможно, и трудно сказать, что вызывает большую ярость – смерть, его отнявшая, или жизнь, сделавшая это возможным.

Думая о Вас, всегда плачу. Вы, как голубка! Надо было лишь на мгновение видеть вас вместе, чтобы понять, что вы значили друг для друга.

Милая, милая Минна Соломоновна, я знаю, только одно дает нам силы и возможность пережить утраты любимых, это то, что пока в мире существует нежность и воспоминания оставшихся – человек не умирает. Наша память, память сердца – единственное, что мы, бедные, лишенные веры предков, можем противопоставить смерти.

Ваш сын, милое подобие Александра Шамильевича и столь любимый им, вместе с Вами, и это великое утешение.

Недавно Алексей Федорович рассказывал мне, как гениально сыграл Александр Шамильевич траурный марш из «Зигфрида», когда хоронили Вячеслава Ивановича. Свой ближайший академический концерт А. Ф. хочет посвятить памяти Александра Шамильевича и сыграет «Зигфрида».

Если у Вас будут силы, дорогая Минна Соломоновна, пришлите нам, пожалуйста, хорошую фотографию Александра Шамильевича, а также оттиски тех снимков, что Вы сделали у нас в саду. Они нам так будут дороги, и ведь по всей вероятности эти снимки – одни из последних, что были сделаны с Александра Шамильевича.

По нашей просьбе друзья из телевидения передают все, что у них снято с Александром Шамильевичем, и мы на днях слышали его голос.

Посылаю Вам маленькую фиалочку из нашего сада вместе со всей нежностью, которую к Вам испытываю. Хотела бы крепко поцеловать Вас.

Если бы Вам захотелось приехать к нам и побыть с нами, мы были бы счастливы и постарались бы сделать всё, всё что могут сделать истинные друзья. Алексей Федорович нежно целует Ваши милые руки и вместе со мной просит Вас помнить, что мы навсегда Ваши верные, преданные, искренние друзья.

[Открытка]

Дорогая, дорогая Минна Соломоновна!

Так и не знаю, повидал ли Вас Алексей Федорович, или же Москва и пленум закрутили его до потери сознания. Ему очень-очень хотелось Вас повидать. Домой он вернется прямо к Новому году.

Милая Минна Соломоновна, так от всей души хочу Вам и Вашему сыну всего самого-самого хорошего, что может дать жизнь. Обнимаю Вас.

Дорогая и милая Минна Соломоновна!

Вот уже больше года, что видела Вас в последний раз, но память о Вас всё так же свежа.

Не ответила Вам на Ваше последнее письмецо, потому что пришло оно в самые черные дни болезни Алексея Федоровича. За этот год ему пришлось много пережить тяжелого, он расстался со своим оркестром, который его любил и любит по-прежнему, но некоторые формы современного гангстеризма не под силу порядочным людям. Он много настрадался, и это все едва не стоило ему жизни. Алексей Федорович в марте очень захворал, и я положила его в стационар с давлением 240 на 145.

От всех испугов, волнений и страхов я слегла и с тех пор больна. И вот теперь уже я в стационаре и изо всех сил стараюсь выкарабкаться. Ничего особенно хорошего из этих усилий не получается, хотя здесь и очень хорошо и пишу Вам из прелестной дубовой рощи, где целый день поют иволги.

По выходе отсюда уедем опять в горы. Врачи не разрешают ни Алексею Федоровичу, ни мне ехать далеко, так что средняя полоса России опять на какое-то время нам с ним заказана.

Будем жить там же, где постигла нас трагическая весть об Александре Шамильевиче в прошлом году, будем смотреть на те же горы и закаты, будем испытывать в сердце всё ту же боль – станем всячески скрывать друг от друга, что груз печали стал за этот год больше и еще горше.

Будем топить свою тоску в стихах, стараться не дать иссякнуть в сердце доброте и благожелательности к людям. Очень часто что-то их облик становится непригляден, и хочется от них отвернуться надолго. Всё с большей силой люблю зверей, деревья, утра и повечерья, острей погружаюсь в воспоминания виденного и слышанного в жизни и всё еще хочу, как говорил поэт, «древность мира высмотреть вполне».

У судьбы молю лишь отвести эту ворвавшуюся в существование тревогу и страх за близкого человека.

Простите, дорогая, что написала Вам грустное письмо и всё о себе. Мне так хотелось написать Вам что-нибудь ласковое и нежное. Но на этот раз мне просто придется поцеловать Ваше милое и прелестное лицо.

Все-таки снова хочу попросить Вас прислать нам фотографию Александра Шамильевича. Не поленитесь написать о себе, как Вы себя чувствуете, что Вы теперь делаете? Как Ваш сын, и чем сейчас заполнены Ваши дни и мысли? Очень бы хотелось свидеться, но теперь уж неизвестно, когда Бог даст. Оба мы от всего сердца желаем Вам всего самого хорошего. Крепко обнимаю Вас.

Дружески всегда Ваша

Милая прелесть Минна Соломоновна!