Леонид Аринштейн - Во власти хаоса. Современники о войнах и революциях 1914–1920

Он происходил из симбирских дворян, вначале состоял на военной службе, а затем занялся управлением своих обширных поместий и промышленными предприятиями, служа одновременно по земству своей губернии. До своего избрания в Государственную Думу он был уездным предводителем дворянства. Он принадлежал к октябристской партии и был выбран товарищем председателя Думы, когда председателем таковой состоял М. В. Родзянко. Протопопов принимал участие в думской делегации, которая в 1916 году посетила столицы союзных России держав, и произвел повсюду наилучшее впечатление.

На обратном пути он вместе с членом Государственного Совета графом А. А. Олсуфьевым задержался на несколько дней в Стокгольме. Они встретились там со знакомым им известным русским журналистом О. О. Колышко. Беседуя с ним, граф Олсуфьев высказал желание повидаться с какими-нибудь влиятельными немцами, дабы лично ознакомиться с германским настроением. О. О. Колышко отрицает свою причастность в этом деле, но, как бы то ни было, Протопопов и Олсуфьев познакомились и беседовали с неким Варбургом, занимавшим место советника германской миссии в Стокгольме, братом влиятельного при берлинском Дворе гамбургского банкира, приятеля всесильного Баллина. Во всем этом эпизоде Протопопов играл второстепенную роль, так как инициатива свидания принадлежала графу Олсуфьеву. Тем не менее, когда свидание это стало известно в Петрограде, оно возбудило всеобщее неудовольствие, причем ответственность за таковое всецело приписывалась Протопопову. В итоге он был исключен из состава своей партии и, конечно, не мог оставаться долее вице-председателем Государственной Думы. Одно время зашла речь о назначении его министром торговли, но, к немалому удивлению, он внезапно очутился министром внутренних дел.

В петроградских салонах утверждали, будто бы назначением своим он был обязан благоприятному впечатлению, произведенному им на царскую чету при докладе о своей заграничной поездке… Говорили, между прочим, что на вопрос Императрицы, действительно ли король английский так походит на Государя, Протопопов отвечал: «Как плохая копия – на прекрасный оригинал»…

Назначение его как Думою, так и общественными кругами сочтено было прямым вызовом со стороны Двора. Предвидя, что в Думе на успех ему рассчитывать не приходится, Протопопов, дабы укрепить свое положение, все усилия свои направил на сохранение поддержки Государя и особенно Императрицы. Он стал ухаживать за Распутиным и старался заручиться доверием пользовавшегося расположением в Царском Селе митрополита Петроградского Питирима. Дабы, тем не менее, повлиять на общественные круги, он попробовал выставлять себя сторонником народного представительства и, по примеру А. Н. Хвостова, на своих визитных карточках именовал себя «министром внутренних дел, членом Государственной Думы» и субсидировал орган печати «Воля России», основанный им, впрочем, еще до появления своего у власти. Но все эти усилия к уменьшению его непопулярности не привели. Наоборот, ненависть и, более того, презрение к нему постоянно росли. Он не решался появляться в Думу, сознавая, что его ожидает там беспримерный скандал. После убийства Распутина в Петрограде господствовала уверенность, что министр, не сумевший охранить жизнь старца, будет немедленно уволен. Однако Протопопов не только остался у власти, но влияние его даже возросло. После революции министр совершенно растерялся. Вначале он скрывался, но затем, по собственному побуждению, явился в Думу. Он был арестован и заключен в крепость, чем избежал, весьма вероятно, народного самосуда.

Личность Протопопова, несомненно, раздута, так же как и раздута роль его в событиях, предшествовавших революции. В общем, он представлял из себя полнейшее ничтожество, человека, хотя и лично честного и преданного своему Государю, но абсолютно лишенного самых примитивных государственных дарований. Под конец своей деятельности он стал к тому же заниматься спиритизмом и сделался окончательно неврастеником. Министр юстиции Н. А. Добровольский рассказывал мне, что на совет подать в отставку он принимал театральные позы, восклицая с пафосом: «Нет, я не могу его (Государя) покинуть».

Но, как бы то ни было, назначение его, особенно при существовавших в то время общественных настроениях, было несомненно крупной государственной ошибкой. Оно еще более подлило масла в огонь и, весьма вероятно, приблизило взрыв готовящейся катастрофы.

Достойным соперником Протопопова по общественной ненависти являлся министр юстиции И. Г. Щегловитов. В училище Правоведения, которое он окончил с золотой медалью, он позировал либералом, пользовался репутацией «красного» и по окончании курса принимал участие в передовом журнале «Правда», значился в списках «Милюковского министерства», предложенного Д. Ф. Треповым в 1905 году. Но как отчаянный карьерист он вскоре приурочивается к господствовавшему при Дворе настроению и превращается в самого ярого реакционера. Он делается правой рукой министра юстиции Н. В. Муравьева и призывается впоследствии на его место. За несколько месяцев до революции он назначается председателем Государственного Совета и обнаруживает до крайности властный и реакционный образ действий, доходя до того, что лишает слова тех из членов высокого собрания, мнение которых не согласуется с его собственным. В Думе, в Совете и в общественных кругах его ненавидели еще более, чем Протопопова, с той разницей, что последнего скорее презирали, с Щегловитовым же все-таки приходилось считаться. Арестованный еще при Керенском, он был расстрелян большевиками.

Общий развал, господствовавший в России за последние годы царствования Николая II, увлек за собою и высшие церковные круги.

Неурядица господствовала и в военных сферах, что было особенно опасно в самом разгаре войны. Военный министр, жизнерадостный Сухомлинов, уважения не заслуживал, и этим настроением пользовался товарищ его, генерал Поливанов, который, не стесняясь, вел против него подпольную интригу.

Генерал Сухомлинов отдан был, в конце концов, под суд и лишен звания генерал-адъютанта – одна из крупнейших по последствиям своим ошибок последних годов царствования Николая II. В войсках пущено было опасное, особенно в военное время, слово «измена». К тому же, легкомысленно использованные в начале войны Главнокомандующим лучшие наши боевые части, гвардия в том числе, были выбиты из строя после первых сражений. Большинство испытанных кадровых офицеров легли на полях битв и заменены были офицерами резервными, принадлежащими, по большей части, к радикально настроенным слоям нашей злополучной интеллигенции. Высшее командование подделывалось зачастую под их настроение и само либеральничало, тем самым способствуя развалу нашей армии. Генералы, как, например, Рузский, Брусилов и многие другие им подобные, щедро награжденные Государем, при первом же случае предали своего монарха. Таков был, к прискорбию, в большинстве случаев удельный вес нашего высшего командного состава.