Леонид Аринштейн - Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания

Отца и старшего брата Антипку взяли в армию. На Антипку вскоре пришла похоронка. А на отца и похоронки не было, и – пять лет уже – вести никакой.

Иногда в их деревню наведывались немцы на мотоциклах – сразу человек по двадцать: ходили по избам, смотрели что да как. В другое время появлялись наши: оборванные, страшные, всегда голодные. Говорили, что это партизаны. И те и другие забирали скот, птицу, хлеб, картофель, но с остатком: так чтобы деревенские с голоду не перемерли и к следующему разу им чего-нибудь еще наработали.

Так бы, может, и перебились, да бедою стал их косогор, с которого все дали как на ладони. Летом сорок четвертого изрыли его немцы траншеями, поставили на нем сразу четыре здоровенные пушки. Скоро начало ухать да грохать. Кольку и Зинку мать спрятала в погреб к тете Вере – у нее погреб каменный, надежный. Сама с Тасей было в избе осталась, да тут такое пошло, что пришлось в подполье лезть.

…Когда дня через три откопали их, на месте избы торчала только обгорелая печь с трубою. От других изб и труб не осталось. Тяжелым снарядом разворотило избу тети Веры, вместе с ее каменным погребом… Остались они с матерью вдвоем. Пошли по миру, пока не попали в Великие Луки: там тогда железную дорогу восстанавливали; стали работать, их за то кормили. А когда дорогу ту восстановили, доехали по ней до Ленинграда. Тут мать устроилась на станции…

– Так Антонина Тихоновна тебе мать, не тетка?

– Ну!

– А живете где же?

– На железке. В вагонках.

– Ах, вот что! – Ларька вспомнил вереницу подпертых бревнами теплушек на запасных путях, где жили железнодорожники по две, а то и по три семьи в вагоне.

Они встречались теперь почти каждый день: бродили по городу или выезжали на паровичке в пригороды. Ларька не мог нарадоваться на свою спутницу… «И то сказать: в Полтаве нет…» Невысокая, стройная, с гордо посаженной головой, светло-золотистыми волосами, темными выразительными глазами, она являла собой тип скорее западнославянский, чем чисто русский, встречающийся на Москве и Владимирщине. Обаяние юности дополнялось в ней обаянием простоты и естественности: ни тени рисовки; она делала только то, что было ей органично. И потому с ней было легко и свободно.

Впрочем, первые дни Ларька был несколько обескуражен, не обнаружив в ней качеств, которые до той поры считал для девушки неотъемлемыми. Она не умела говорить… То есть умела, в том смысле, что язык ее произносил какие-то слова… Но речь изобиловала ошибками, словоупотребление – неточностями, фразы плохо согласовывались по смыслу и синтаксически… А произношение… Словом, едва она открывала рот, как половина ее обаяния исчезала. По счастью, она почти всегда молчала.

Знала она поразительно мало… что Ленинград назывался прежде Петербургом… Что в нем жили цари, и был он столицей Российской империи… Что построен он много позже Москвы… Она ничего не читала, имена Гоголя или Толстого были ей неведомы… Она была глуха к архитектуре… А живопись… В один из первых дней они пошли в Эрмитаж. Тася смотрела на портреты в галерее двенадцатого года, на полотна великих мастеров, явно не воспринимая их культурно-исторического и эстетического содержания. Так рассматривают фотографии на витрине фотоателье или красочные иллюстрации в детской книжке.

К чести Ларика, он интуитивно понимал, что невключенность его спутницы в традиционные для него формы культуры отнюдь не означала отсутствия культуры вообще; что она приобщена к иной, по-своему не менее высокой культуре, проявляющей себя главным образом в поведении, в строгой и сдержанной внутренней сосредоточенности, в полной и безраздельной открытости всему естественному, чистому и прекрасному – собственно самой природе, неотъемлемой частью которой она была. Когда она смотрела на озеро или прикасалась к цветку, казалось, вновь и вновь вспыхивала мелодия «Благословляю вас, леса, пустыни, реки, горы, воды…».

…Пройдет немного времени, и мощная массовая городская культура приучит Тасю к кинотеатрам и танцзалам, захлестнет эстрадной музыкой и неестественных цветов помадой (дискотек и видеоклипов тогда еще не было, а «нюхать» и «колоться» еще не научились). Но всего этого Ларька провидеть не мог, и пока их отношения определялись именно ее, а не его поведенческими нормами… За два месяца знакомства Ларька ни разу не рискнул завести Тасю к себе домой… Хотя уже несколько раз порывался. В решительности у него как будто недостатка не было. А вот поди ж ты!

Сегодня он был настроен довольно жестко и шел на встречу с Тасей с намерением привести ее к себе на Таврическую. На месте их обычных встреч Таси не оказалось. Ларик постоял с полчаса – Тасе было несвойственно опаздывать – и отправился на товарный двор. Рабочий день кончился, и большинство складов было под пломбами, однако знакомая дверь приоткрыта. Ларька вошел. На месте Антонины Тихоновны сидел седоватый старичок в старомодных очках и в картузе; Ларька видел его как-то на разгрузке.

– А хозяйки нет? – спросил он старичка.

– Нет.

– А где она?

– Не будет ее. Тебе чего надо-то?

– Да мне Антонина Тихоновна нужна.

– Ну, коли Тихоновна, то и ищи ее. Не работает она тут больше.

– Как не работает? – Ларька даже растерялся от неожиданности. – Совсем, что ли, со станции уволилась?

– Совсем.

– А девушка тут с нею работала… такая… Не знаете где?

– С нею работала – с нею и ушла.

Похоже, от этого старикана толку не добьешься. Он вышел на товарный двор. Пусто. Только бабка какая-то метет двор. Ларька подошел: бабка оказалась тетей Паней, трудившейся на Товарной разом за весовщицу, дворника и пожарную охрану.

– Вы не знаете, тут работала на девятом складе Антонина Тихоновна? Куда она перешла? Или где живет – не знаете?

– Как не знать, – она внимательно оглядела Ларьку, – забрали ее намедни.

– Куда забрали? – Ларька ничего не понимал, но уже чуял неладное.

– Куда, куда. На кудыкину гору. Куда таких забирают? Приехал черный воронок – и кранты!

– Черный воронок? Что, у нее недостача какая?

– Да что ты, парень, ко мне пристал-то? Я почем знаю?

Ларька медленно отошел прочь, сосредоточенно обдумывая услышанное. Неужели Антонину Тихоновну арестовали? За что? А куда денется Тася? Почему не пришла ему сказать? Как он теперь ее разыщет? Он же даже не знает, где они живут, – этих теплушек на путях сотни, как узнать…

– Ты чего, парень, загрустил? – Он и не заметил, как остановился и как тетя Паня поравнялась с ним, выметая сор. – Ты, может, кем ей приходишься?

Ларька кивнул.

– Иди потихоньку за ворота, я скоро справлюсь, чего скажу.

– Спасибо, тетя Паня.

– И-и, тетя!.. Дядя! Да мы с тобой только что не погодки: ты, чай, третий десяток размениваешь, а я еще до конца не разменяла. Ну, иди.