Виктор Кондратенко - Внимание: «Молния!»

— Единственная возможность иметь друга — это стать другом, — улыбаясь, удачно срезает своего противника Рузвельт.

Лаурс отступает, становится на свое прежнее место и демонстративно закрывает блокнот. На смену явно недовольному Лаурсу спешит репортер в темных очках:

— Джерри Кин из газеты «Монитор», — бросает он. — Господин президент, в битве за Днепр какое самое главное направление?

— Я полагаю... Киевское... — растягивая слова, Рузвельт поглаживает ручку кресла.

— Кто командует там русскими войсками?

— Генерал армии Ватутин, — по знаку Рузвельта слуга-негр ловко поворачивает кресло на колесах. Президент смотрит на книжный шкаф. — Этого молодого полководца вы не найдете в Британской Энциклопедии. — Снова знак и ловкий поворот кресла на колесах. — Он выдвинулся в ходе войны.

Из толпы выпархивает быстрый, как птичка, репортер.

— Джек Бенсон из газеты «Балтимор Сан», — представляется он и поспешно задает вопрос: — Против генерала Ватутина действует лучший стратег гитлеровской Германии фельдмаршал фон Манштейн. Смогут ли русские форсировать Днепр?

Рузвельт говорит подчеркнуто:

— Русские все могут. Они уже не раз удивляли мир. Мы будем с вами свидетелями битвы за самую неприступную водную преграду в Европе.

— Почему вы, господин президент, считаете Киевское направление главным? — допытывается все тот же быстрый, как птичка, репортер.

— Если генерал Ватутин овладеет Киевом, его армии нависнут над всей, южной группой германских войск. С Киевского плацдарма можно шагнуть на Западную Украину и в пределы Южной Польши. — Рузвельт следит, как быстро скользят по страницам блокнотов вечные перья. На его лице появляется усмешка. — Но... — пауза, — это не для печати.

В порывистом беге спотыкаются вечные перья, представители прессы застывают с открытыми блокнотами. Репортер из «Балтимор Сан» обращается к главе правительства заискивающе:

— Орел не должен мешать хору маленьких птичек.

Рузвельт поправляет на переносице золотой кренделек-пенсне, улыбается:

— Этот хор маленьких птичек способен порой заглушить даже орлиный клекот... К сожалению, я не могу дать никаких указаний цензуре.

Бойкий корреспондент, увешанный фотоаппаратами, протискивается вперед.

— Роберт Джексон из газеты «Чикаго Таймс». — Щелкает «лейкой». — Господин президент. Гопкинс — социалист?

— Вы уверены в этом? — отвечает на вопрос вопросом Рузвельт.

— Ваш советник и специальный помощник кичится своим скромным происхождением, — выпаливает корреспондент.

— Да, он сын шорника. Однако это не мещает ему быть другом большого бизнеса. — Огонек задора в глазах Рузвельта. — Но...

— Что вы этим хотите подчеркнуть, господин президент?

— У Гопкинса свой взгляд на большой бизнес. — Все журналисты шелестят блокнотами. Они оживились. Начеку авторучки. Рузвельт поднимает указательный палец. — Он за то, чтобы наши деловые люди сгребали деньги не острыми вилами, а... широкими лопатами.

Смех.

— Распространился слух о том, что вы направили Гопкинса в Лондон. Не связана ли его миссия в Англию с открытием второго фронта? — допытывается все тот же корреспондент.

— Я ни на минуту не забываю о наших интересах во всех уголках земного шара. — Кресло на колесах, в котором сидит Рузвельт, отъезжает к письменному столу. Президент снова поднимает указательный палец и чуть шевелит им: — Но... никакой сенсации вам выудить не удастся. Гарри отправился в Лондон... передать привет моим друзьям.

Смех.

На фоне утренней зари возникает черная точка. Она растет, превращается в силуэт четырехмоторного транспортного самолета С-54. Он описывает круг, заходит на посадку. Приземляется и по бетонной дорожке подруливает к зданию аэропорта. И вот по трапу спускается небрежно одетый, в изрядно поношенной шляпе худой усталый человек. Его с распростертыми объятиями встречает элегантный высокий джентльмен. Это представитель английского правительства, друг и советник премьер-министра Брендан Бракен.

— Я уже начал тревожиться, мистер Гопкинс. Время вашего прибытия истекло, а самолета все нет и нет.

— Что поделаешь... Мы опасались встречи с «мессер-шмиттами» и, подходя к Лондону, петляли, как зайцы. Но все обошлось благополучно.

Небрежно одетый Гопкинс и лондонский денди Бракен проходят мимо полицейской охраны, направляются к лимузину.

Толстый полицейский-офицер, провожая взглядом Гопкинса, тихо говорит своему соседу офицеру:

— Если бы я встретил этого господина на окраине Лондона, честное слово, принял бы его за бродягу.

— Мистер Гопкинс большой оригинал. Он носит одну и ту же шляпу двадцать пять лет, но зато меняет каждый день галстук и рубашку.

Хлопают дверцы лимузина. Он сразу набирает скорость. Гопкинс, осматриваясь по сторонам, говорит Бракену:

— Когда я нахожусь в вашем городе, невольно вспоминаю стихи одного поэта: «То Лондон, о мечта! Чугунный и железный».

— Но мы отправимся за город. Черчилль ждет вас на своей вилле. — Брендан Бракен открывает крышку карманных часов. — Дело в том, что врачи прописали ему одночасовую горячую ванну. Пришлось рядом установить телефон. — Слегка усмехаясь: — Теперь Уинстон из ванны отдает распоряжения морскому флоту.

— Это забавно, — роняет Гопкинс.

Премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля они, действительно, застают за лечебной процедурой.

На пороге ванной комнаты появляется элегантный Брендан Бракен.

— Прибыл мистер Гопкинс, — докладывает он.

— А, Гарри! — восклицает премьер-министр. Он расстается с телефонной трубкой, шумно плещет водой и говорит во весь голос: — Входите, мистер Гопкинс, входите! — Черчилль взмахивает руками и, усмехаясь, продолжает: — Я хочу, чтобы союзники знали: у меня от них нет никаких секретов. — Он скрывается за ширмой и через несколько минут приглашает Гопкинса позавтракать.

В маленькой столовой старая женщина-служанка ставит на стол свежий салат, сыр, холодное мясо, бутылки шотландского виски, портвейна, шампанского.

Круглый, краснолицый, улыбающийся Черчилль в коротком черном пиджаке, в полосатых брюках. Он говорит мягко, почти ласково:

— Гарри, я налью вам легкого вина. — Черчилль наполняет рюмку Гопкинса портвейном. — А себе чего-нибудь покрепче... В потреблении шотландского виски я могу состязаться с богами Олимпа.

Посланец Рузвельта держится непринужденно. Гопкинс пьет, закусывает и оживляется. Он быстро побеждает дорожную усталость. Теперь это энергичный, проницательный собеседник.

Черчилль поднимает полный бокал:

— За ваше здоровье! — И, как бы между прочим, замечает: — Я уважаю вас, Гарри, за то, что вы, пожалуй, единственный американец, который не желает растаскивать остатки Британской империи.