Константин Евграфов - Николай Крючков. Русский характер

– В том числе и женщинам, – добавит Николай Афанасьевич, – удивительно храбрым и отважным «ночным ведьмам», как прозвали фашисты воспитанниц знаменитой летчицы Героя Советского Союза Марины Расковой.

Уже на склоне лет, вспоминая этот фильм, Николай Афанасьевич будет задавать себе один и тот же вопрос: какая неисчерпаемая сила вела вчерашних школьниц в бой?

«Героизм, жажда подвига? Нет, не то. Скорее всего так: жажда любви и счастья. Но не для себя одних, нет! Для всего нашего народа. Садясь в ничем не защищенные самолеты, борта которых можно было пробить неловким движением локтя, оставляя в нарушение самых строгих инструкций свои парашюты на земле, чтобы взять побольше бомб, они были готовы на все, только бы после войны рождались дети и жили счастливо под мирным небом. Погибали подруги, а они продолжали летать, стиснув зубы и не утирая слез. И бомбили, бомбили, бомбили… Да, они были солдатами. Но при этом оставались женщинами в самом высоком смысле этого слова…

В роли наставника этих очаровательных «ведьм» и пришлось оказаться майору со смешной фамилией Булочкин».

Вот тогда-то Николай Афанасьевич, как он говорил, «без особого труда» научился управлять самолетом «По-2» – «кукурузником». Оказалось, что у него приборов и рукояток было меньше, чем у современной легковой машины. И ему так понравились полеты, что он при каждом удобном случае стремился забраться куда-нибудь на высоту.

– Странное, нереальное ощущение свободного полета! – делился он потом своими впечатлениями. – От него хотелось петь, кричать во весь голос, сходить с ума от счастья, солнца, мира! Петь хотелось и внизу, на земле, перед камерой, настолько хороши и чисты были песни, написанные для этой кинокартины Алексеем Фатьяновым и Василием Соловьевым-Седым.

И бравый майор Булочкин пел: «Махну серебряным тебе крылом», посадив свою машину на минном поле под самым носом противника. Пели и его друзья, отважные летчики-истребители: «тайно женатый» красавец-капитан Кайсаров и богатырской стати старший лейтенант Туча, которому тесны были и гимнастерка, и сами рамки отведенной роли.

Василий Васильевич Меркурьев любил повторять: «Утверждая положительное, способствуешь искоренению отрицательного». И стремился играть свои роли так, чтобы люди, выходя из театра или кинозала, были хотя бы чуточку добрее. Актера он приравнивал к солдату, потому что считал первым условием службы и того и другого дисциплину. И в равной мере на них ложились и физические, и эмоциональные нагрузки. Сам Меркурьев первым давал повод для таких аналогий.

Крючков вспоминал, как в фильме «Звезда», в котором они снимались вместе, Василий Васильевич должен был ползти по заминированному полю. Он полз, а под ним взрывались холостые заряды. Когда дубли отсняли, врачи насчитали у Меркурьева девять ранений. Пусть не тяжелых, но бинты понадобились…

А однажды Николай Афанасьевич был приятно удивлен, увидев на рабочей площадке дочь Мейерхольда Ирину Хольд, ту самую, которая преподавала в студии ТРАМа биомеханику. И был окончательно поражен, когда к бывшей учительнице Крючкова подошел улыбающийся Меркурьев и галантно представил:

– Моя жена.

И, наконец, был взволнован до глубины души, когда узнал о семейном подвиге Ирины Всеволодовны и Василия Васильевича.

Война застала семью Меркурьевых в Ленинграде. К этому времени у них было трое детей, из которых самому младшему исполнился годик. Но вот погибает на фронте брат Василия Васильевича, умирает его жена, и Меркурьевы не раздумывая принимают в свою семью осиротевших ребятишек. А рядом оказывается совсем беспомощная соседка с малышом на руках. Не оставлять же ее в беде… В эвакуацию в Новосибирск приехала семья Меркурьевых из одиннадцати человек! Но чужих в этой семье не было, все свои, одинаково родные и любимые.

Этот фильм близко свел Николая Афанасьевича с необычайно талантливыми, яркими личностями – Алексеем Фатьяновым и Василием Соловьевым-Седым.

– В облике нечто шаляпинское, – таким остался в памяти Крючкова Фатьянов. – И нежная, по-юношески впечатлительная и легкоранимая душа. Вскипал от пустяка и так же быстро отходил. Добрый и красивый, он дожил лишь до сорока лет…

И добавим: все сборники стихов Фатьянова вышли лишь после его кончины. При жизни была издана единственная книжица «Поет гармонь», когда уже известному и любимому в народе поэту исполнилось тридцать шесть лет. А поэт он был от бога.

в одной этой строфе столько чувства и мысли, что они не могут не заворожить своей лирической обнаженностью даже человека, лишенного поэтического слуха.

А песни Фатьянова и Соловьева-Седого, которые поют герои фильма, вошли в золотой фонд лирической и гражданской песенной лирики: «Мы, друзья, перелетные птицы», «Пора в путь-дорогу», «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат». Их и сейчас поют, спустя более полувека, и не только люди, убеленные сединами, тоскующие об ушедшей молодости. А отдельные строки этих песен стали расхожими музыкальными пословицами и поговорками.

К Соловьеву-Седому Крючков относился с особой симпатией, наверное, не только за его чистый, солнечный талант. В творческой биографии Василия Павловича, так же как и в судьбе самого Крючкова, большую роль сыграл ТРАМ. Только не московский, а ленинградский, музыкальной частью которого заведовал Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Он-то и привлекал к музыкальному оформлению спектаклей наиболее способных студентов консерватории, среди которых оказался и Василий Соловьев, тогда еще не Седой. Этой приставкой, кстати, он обязан своим светлым волосам и отцу, прозвавшему его за эту «масть» Седым.

Василий Павлович был убежден, что музыка часто «делает» фильм, а композитор больше других помогает актеру раскрыть себя в своем герое. И Крючков был полностью с ним согласен.

– Если песня написана тонко, к месту, – говорил он, – попадает прямо в «десятку», если в ней есть место и сильным чувствам, и уму, и благородству – тогда доверие зрителя к актеру будет полным и окончательным. В фильме «Небесный тихоход» все именно так и было. Прекрасная музыка Василия Павловича развивала сюжетную линию, образно рисовала характеры действующих лиц, была, когда требовалось, и нежной, и проникновенной, и бравурной, маршевой, и тревожной, и веселой, и мужественной. Одним словом, именно то, что было надо.

И каково же было изумление артиста, когда газета «Ленинградская правда» грубо, беспардонно раскритиковала композитора и поэта именно за эти песни в статье с характерным заголовком: «Дешевая музыка на пустые слова». В ней Соловьев-Седой обвинялся в том, что он «забыл об общеизвестной функции своего искусства и готов принести в жертву ему дешевую, сомнительного свойства популярность…»