Феликс Медведев - Вознесенский. Я тебя никогда не забуду

Не так много стихотворений, которые сопровождают человека в течение всей его жизни. Стихотворение Вознесенского «Осень в Сигулде» для меня одно из таких. Помните, какое поразительное начало:

– Совсем недавно мы вместе гуляли по Парижу, о многом говорили. Конечно, Андрей был болен, и очень болен. Ему трудно было ходить, ему трудно было говорить, но глаза горели ярким и живым светом. Он очень четко понимал, что происходит с ним и что происходит вокруг… Да, от нас ушел великий человек, великий поэт. Одни его стихи доступны каждому, над другими надо думать, вникать в их смысл. Но и те, и другие о вечной жизни на Земле.

Потеря невосполнима. Я тебя никогда не забуду. И, к сожалению, никогда не увижу, Андрей.

– Когда думаешь о жизни, приходишь к выводу, что «на свете счастья нет». Но мгновения счастья все же бывают. Я испытывал эти мгновения, когда общался с Андреем Вознесенским лично или когда слушал его стихи…

Я оказался в том самом зале, где руководитель страны истерически прерывал выступление поэта. Чтобы остановить ор Хрущева, Вознесенский произнес: «Я, пожалуй, прочту свои стихи». Закончив чтение, поэт не услышал аплодисментов, в зале стояла абсолютная тишина. Это было ужасно, я готов был провалиться сквозь землю.

Новые поколения сегодня могут не знать, кто такой Хрущев, а имя поэта Андрея Вознесенского стоит в череде величайших поэтов двадцатого века.

– Дорогая Зоя Борисовна, приношу свои соболезнования по поводу кончины Андрея Андреевича Вознесенского. Я уверен совершенно твердо, что гражданский подвиг Вознесенского заключен в служении русскому слову. В этом зале не случайно вспоминали Хлебникова, ведь Вознесенскому выпала доля возродить лучшие традиции футуристического стиха, которые были забыты в 30-е, 40-е, 50-е годы и ушли куда-то далеко-далеко. А между тем, этот стих, звенящий, фонетически мягкий, своим звучанием нес в себе правду. Правда в звучании – вот в чем сила поэта. Истинный поэт не может работать лозунгами, статьями. Он настоящий гражданин, когда пишет прекрасные, ни на чьи не похожие стихи. Вознесенский настоящий мастер. И прощаясь с ним, хочу сказать, переиначив стихи Маяковского на смерть Есенина: «Здесь мастер умер, а не подмастерье».

Вознесенский был настоящим мастером русского стиха. Хотя может казаться, что он в какой-то мере космополитичен, – народность его поэзии, его удивительный русский стиль потрясают. Он очень русский поэт. Его голос совершенно неповторим. Какое огромное горе, что мы потеряли Андрея Вознесенского.

– Дорогие друзья, ушел на покой человек, который больше полувека был очеловеченной метафорой нашей поэзии. Блок был музыкальной волной русской поэзии, Хлебников ее подспудным корневым словарем. Но меняются времена, и, может быть, во второй половине XX века метафора была важнее всего, и Вознесенский принял на себя эту грандиозную миссию – стать поэтом метафоры. Он был и кометой нашей поэзии, и ее пульсаром, полвека извергавшим мощную энергию. Даже на других концах поля русской поэзии, где, может быть, Вознесенский не очень приветствовался, эта энергия, этот магнетизм неизменно чувствовались. Он намагничивал, как мощный мотор. Я бы сравнил этот мотор с железными опилками, которые определенным узором располагаются в силовом поле. Может быть, Андрей так много отдал энергии слову, поэзии, что ему не хватило физической, биологической энергии для себя. Он долго болел, но, как мне кажется, писал все лучше, сильнее. В его последних стихах ощущается какая-то следующая по высоте творческая ступень.

Замечательный человек и уникальный поэт, он вместил в себя все требования времени, весь чудовищный многообещающий и многоотменяющий, разочаровывающий век. Вознесенский сделал все, что мог, и ушел на вечный покой, навсегда оставшись в русской поэзии, в русской культуре. Да будет земля ему пухом.

– У нас в стране поэзия – наша единственная защита, больше защитников нет. И сегодня мы прощаемся с человеком, который был нашим защитником весь свой творческий век. Вознесенский был гением, и он знал об этом, и об этом сказал. И чем больше он это знал, тем было страшнее за него. Гении требуют от себя предельной откровенности. А значит, поэт такого масштаба, как Вознесенский, беззащитен.

Вокруг нас очень много однодневных, политически ангажированных и коварных людей. Вознесенский был многогранным, свободным, независимым. Главным для него было слово. И он шел за словом, как Марина Цветаева.

Андрей очень счастливый человек, у него в жизни было два прекрасных хранителя – один поэтический, Борис Пастернак, который благословил его на художественный поиск. Андрей написал «Антимиры», идущие в противовес мертвому, официозному слову. Вот почему Никита Сергеевич направил на Вознесенского свой грозный кулак. Хрущев испугался, он многого не понимал.

Второй его чудесный земной покровитель – Зоя Борисовна.

Сегодня мы прощаемся с гением, но ты, Андрей, всегда будешь с нами, и мы сохраним твой образ, твою поэзию в нашей памяти. Твоя поэзия будет всегда нашей защитницей.

Эти слова поэта обращены и к нам, и к нашим потомкам. Своим творчеством, своими стихами, своей ранимостью и искренностью Андрей Вознесенский как бы напоминал о том, чтобы художники не были разобщены…

Многие его строчки били наотмашь:

И еще:

Почему он так написал? Потому что понимал, что настоящее в искусстве является само собой, без натуги.

Ушел великий воин, труженик, гениальный мастер метафоры, волшебник слова. Он относился к своему таланту так бережно и так серьезно, как, может быть, никто другой.

Я помню, когда он приезжал к нам в журнал «Юность», чтобы вычитать гранки своих стихов, то сидел в кабинете допоздна. Ему претила любая неточность, случайная запятая… Эти часы наших рабочих встреч я не забуду никогда.

Когда-то Андрей написал: «Пошли мне, Господь, второго». Тут есть некая загадка: что он имел в виду? Или кого имел в виду? Ведь второго такого, как он, быть не может. Не было и не будет второго Пушкина, Лермонтова, Пастернака, Есенина, Маяковского. Настоящий поэт всегда единственный.