Наталья Тендора - Изольда Извицкая. Родовое проклятие

…

Просто не знаю, что делать, ведь они имеют полное право меня выгнать из института. Не знаю просто, я так волнуюсь, какая-то внутренняя дрожь.

А день в институте начался русской литературой. Это такая смерть. Читает наша Марья Абрамовна ужасно, нельзя уловить мысль. Я так устаю от нее (она очень много говорит), что стала сегодня читать на ее лекции «Войну и мир». А потом была речь. Славушка! У меня настроение ужасно падает, когда речь, ибо Марина Петровна очень и очень бывает нетактична. А еще и это, пожалуй, главное, что сейчас весь курс их сидит на 3-х отрывках, весь курс их читает, из прозы, ужасно надоели и потом ведь каждый читает. Но никто не может услышать слов одобрения. Как не читай, все не так. Я ей уже давно читала, она сказала, что ни одной живой интонации, сегодня вызвала опять читать «Огоньки» Короленко. А передо мной многие читали разное, и вот мы никто не можем от нее понять, как нужно читать, потому что если нам нравится, то она совсем бракует, если ей нравится, то мы ничего не понимаем. Поэтому, естественно не знаешь, как правильно читать.

…

Вызвала меня. У меня было очень и очень ленивое настроение, очень не хотелось читать. Славушка! Ведь я все равно знала, что ничего не выйдет. Думаю: а, была не была — и прочла. Она говорит, это очень правильно по логике. А ребята орут разное: кто хорошо, кто говорит, что не несет идеи, а Генка, наш главный критик, говорит, что ему понравилось, что очень хорошо. Мне-то самой ничего не понравилось из своего чтения. Потом я пошла петь, и Александр Петрович поднял настроение. Он такой огромный и говорит басом — мировой дядька. Дал мне петь русскую песенку про соловушку, объявил, что я совсем не умею петь, а умею орать, и что я буду петь и у меня очень хороший тембр, и что это ценность иметь тембр. В общем, он меня спас от грусти.

…

Нас отпустили в столовую. И вдруг подходит к нам Мишка (с нашего курса) и заявляет, что его пригласили играть отрывок из «Свои люди сочтемся», где участвуют Валя Березуцкая, Маша (Леночка) и он, Подхалюзин. Юлька так расстроилась… и вот почему. Она еще раньше взяла оттуда (из «Свои люди сочтемся») отрывок этот и пригласила Мишу и Валю; Валя отказалась, а теперь взяла этот отрывок, но на Леночку взяла не Юльку, а Машу, свою подругу. Как это называется, Слава? Да, это подлость. Тем более, она поступила как плохой товарищ: отказалась от отрывка, отказала в помощи товарищу, но и не учла такое положение, как у Юльки. Если Юлька к ней обратилась за помощью, то она из-за такта не должна отказывать, потому что Юльку ведь отчислили и оставили условно. И поэтому она из-за человеческой тактичности не должна была брать этот отрывок. Ну а Юлька, очень расстроенная, подошла к Вале и сказала, зачем она так делает, а она отвечает, что разве нельзя играть один отрывок в 2-х составах. Вот ведьма! Тут вмешалась я, сказав, что Юле очень обидно, почему ты отказалась. Ну мы с ней сцепились, а Юлька не выдержала и ушла из столовой (мы уже поели). Валька заявила, что у меня «политика», — не знаю я, что это такое. Кончилось тем, что мы с ней теперь вряд ли будем разговаривать. И вообще, Славка, я не переношу ее, просто она мне очень неприятна, вот самая неприятная со всего курса. А эту неприязнь я питаю к Вале уже с 1-го курса, зазнайка она, но умеет перед нужными людьми превращаться в козочку. В общем нам с ней не сжиться.

…

С Юлькой говорили о мужественных людях и о тебе. Юлька говорит, что твой Славка наверное не мужественный, потому что он очень хорошенький… Ну я, конечно, поставила тебя на твое мужественное место. Я права? А?

30. IХ-1.Х— 52 г.

Славушка!

Радость моя! Какой ты чудесный! Ведь я люблю-то тебя очень и очень сильно. Получила от тебя письмо, любимый мой, хотела ответить, но выбрала время только вечером. Славушка! А как хорошо ты сказал, что «без любви не бывает чистой дружбы». Да, родной! Любовь — это великая вещь. Она мне во! Как помогает работать, помогает, пусть помогает, ведь ты целый день со мной, хороший мой, и весь день ты только со мной, но ведь я с тобой и говорю.

1.10.52

Изонька! Родная, солнышко мое, здравствуй!

Изонька, сначала я не хотел тебе писать подробно, но сейчас попробую начать.

До встречи слишком долго ждать. Изулик! Ты не представляешь, с каким трудом читал я строки серьезного письма.

…

А если я тебе когда-то говорил, что мне нужна «расписка» для будущей работы, ведь это, Изонька, лишь только потому, что во-первых: мне очень интересно было знать, как отнесешься к этому сама ты, а во-вторых, скажу открыто, считал, что это для меня причиной будет не для того, чтобы иметь хорошую работу, а чтобы быть с тобой всегда. Но это было просто в мыслях у меня, о претворении которых я еще не думал со всей серьезностью тогда.

Сейчас мне очень стыдно за слабость глупую свою. Решил лишь твердо я одно, что ты со мной всегда должна быть, неважно рядом или нет, особой роли это не играет, а почему? — опять могу тебе я повторить.

Мне, Изонька, не 20, а 25, за это время мне много попадалось на пути различных девушек, но… в них не видел я души, я их не понимал и проходил, не причиняя зла обеим сторонам.

…

Лишь в книгах и в кино, да кое-где еще увидеть можно то, что называется любовью. И так я думал до тебя. Даже и когда тебя восьмого встретил, несмотря на то, что ты меня со слова «здрасть» уже «убила» я все равно не думал, что для меня ты можешь стать всем тем, что я искал. Привык считать я все миражом и думал, что все это один обман, мимолетное влеченье, — вспыхнет и погаснет через день, другой.

Посмотрим, что же получится. Проходит день — по-прежнему, второй — опять все то же, чувства я ношу в себе, третий, пятый… месяц, приходится подумать: «Как же это так, ведь раньше ничего подобного и не случалось, а почему сейчас во мне горит пожар?»

А дальше… все в огне. Что ж ты на это скажешь, Иза?

Подобного я ничего не знал, не чувствовал и даже верить перестал, что можно полюбить, да так, что жизни никакой не жалко для ЛЮБИМОЙ. Но только, чтоб любимая была (как я считал всегда) не из таких, как многие «фи-фи», которые лишь могут говорить: «хачу в кино на первый ряд», в театр, конечно, в партер, а дома после возвращения, или вообще, лишь муж переступил порог — «ты идиот! — не любишь ты меня нисколько, вся извелась с готовками и разной дрянью — ты истукан! Ты не подумаешь о том, что «Фифочка» твоя не может в шляпке без пера идти со своей подружкой!»

И про мужей, которые («Фифочек») боготворят (немногие, конечно, чьи взгляды можно отнести немного лет назад): «Ты посмотри-ка, дочка-то у нашего соседа нашла себе такого, что ни пером не писать и в сказке даже не сказать. Вот это да, любовь у них, как раньше, право, ей-ей. Сейчас и не найти такой. Все дни она лежит, себя ничем не затрудняет, по 5 раз на день ведь гуляет и муж… Ей ничего не говорит, наоборот — все для нее»