Коллектив авторов Биографии и мемуары - Аракчеев: Свидетельства современников

Вскоре попадаются просьбы о пособии. «Ну, что с ними делать?» — сказал граф. Я отвечал ему, как я поступаю и что у меня есть еще несколько подобных, которые отложил я до приезда губернатора в Москву. Он замолчал, но чрез несколько дней, выходя от себя к разводу, видит в передней женщину, которая, упав ему в ноги, назвала себя генеральшею Вырубовою [205]и умоляла исходатайствовать у Государя пенсион по поданной просьбе. Он, рассердясь, сказал: «Матушка, это не мое дело; есть у Государя секретари, раздающие и пенсии и деньги; а я не имею такого кредита». Это явно уже было на мой счет, но я перетерпел и, дав бедной своих 50 рублей, научил ее, чтобы она шла к Кикину, приехавшему в то время в Москву, ибо просьбы ее нет у графа Аракчеева и не будет. Вот что мог бы и он сказать просительнице, никого не огорчая. 2) В ноябре купец Стариков подавал просьбу Государю по делу с княгинею Белосельскою-Белозерскою [206]. Одним утром граф Аракчеев присылает за мною. В приемной нахожу я какого-то мужика, с брильянтовыми медалями, и вслед за сим вышел Аракчеев из кабинета своего с Тормасовым и обер-полицеймейстером Шульгиным [207]. «Милостивый государь, — сказал граф, — вот я при вас объявляю господину Старикову, что Государь приказал дело его разобрать своему секретарю для того, что я в подозрении, и с Белосельскою в родстве штаб, который меня не жалует [208]. Так не изволь ко мне ходить больше и беспокоить, а знай его превосходительство (указывая на меня), который и сам живет вон там, в штабе же». На последние слова я невольно улыбнулся и сказал, что то же можно бы сделать и без процессии, после чего засмеялся и Тормасов, старик, которого нарочно для сего просил к себе граф Аракчеев. 3) В декабре граф Аракчеев был нездоров, и я ходил по утрам вместо его с докладами. 11-го числа Государь, отдавая мне списки Тормасова о награде чиновников, изволил сказать, что «чрезвычайно много представлено», о чем он и Тормасова предупредит. «Разберите вы их с графом и убавьте; а после скажи мне, кому что назначите, чтобы к завтрему, то есть двенадцатого декабря, дать им награды». Дорожа временем, я просил Тормасова, чтобы после развода зашел к графу Аракчееву для убавки; а сам между тем пошел к нему доложить о сем. Бешенство возобладало сим человеком, коль скоро объявил я ему волю Государя. «Что я за шпион, чтобы знать всех писарей и квартальных; я вчерась сказал уже Государю, когда он был у меня, что меня везде бранят; да зато, как он стал со мною говорить о полновесных, я все ему отпел: пусть же бранят за дело». Потом, заглянув в список, увидел первого губернатора Дурасова [209]. «К ленте? Давно ли кареты подавал на подъездах; скажи, не полюбят, а не скажи, так заговорят, что для Танеева [210]сделал; и верно, старее его много. Ты лучше знаешь, ты больше с Государем видишь губернаторов». И, развернув наудачу статский список, попался харьковский губернатор Муратов [211]. «Вот, каков этот?» — «Умный человек, как в сутки можно было заметить; но больше ничего не знаю», — отвечал я. «Вот, он старее Дурасова, а дадут и ему ленту, так скажут — за то, что угощал мою любовницу! Ведь у вас в штабе все это знают». Последние слова сильно на меня подействовали, сколь я ни кроток. Сложив бумаги и встав со стула, я спокойно сказал: «Ваше сиятельство, я не привык говорить с вами ни о штабе, ни о любовнице вашей, еще менее заслуживаю слышать неприятности. Принеся вам списки, я исполнил волю Государя. Неугодно вам исполнять ее далее, мне остается доложить только Государю, ибо я должен дать ответ до обеда, а ночи едва ли достанет мне на заготовление к утру указов и грамот». Слова сии упоминаю я для того, что Персидский видел всю сцену. Они подействовали, однако, на него: он переменил тон и начал заниматься списками, так что с приходом Тормасова в полчаса все кончено было. 4) Наконец, в начале января [212]расположился Государь съездить на две недели в Петербург, и граф Аракчеев отправился прежде. Накануне отъезда, быв с докладом, я спросил Государя: «Можно ли мне ехать?» Ответ был: «Как же, повидайся с женою, а после опять надолго уедем». Я после сего и выехал ночью. Около Новгорода встречаю в откидной кибитке графа Аракчеева с Муравьевым [213], оба мы остановились. Он спросил, скоро ли Государь будет, и не воздержался заметить, что он не ожидал, чтобы я в Петербург поехал. Вопрос сей оставил я без внимания, никак не предполагая, чтобы от зависти он происходил; но последствия связали уже все обстоятельства. Прожив две недели в Петербурге, 30 января выехал в Москву, а 22 февраля из Москвы, чрез Смоленск, Минск и Брест, в Варшаву. Здесь был сейм, продолжавшийся со второй недели Великого поста до Пасхи. 19 апреля отправился из Варшавы, чрез Устилуг, в Старо-Константинов, где собран был корпус князя Горчакова [214]; оттуда в Каменец-Подольский. Здесь нашел я графа Аракчеева, и, следовательно, доклады чрез меня опять кончились <���…>

Занимаясь своим порядком по Комитету и канцелярии, я заметил, однако, умножающуюся холодность графа Аракчеева и думал, в чистоте души своей, что он обрадуется, узнав, что меня не берут в заграничный вояж. Князь же Лопухин сам вызывался пред тем просить графа Аракчеева, чтобы оставили меня в Комитете, доказывая расстройство дел от моего отсутствия, особенно ежели Государь долго останется за границею. Так прошел и август, в котором удалось наконец графу Аракчееву совершить свое предприятие: удалить меня от лица Государя. 26 августа подписан указ о переводе меня в Государственный совет, по гражданскому департаменту, а объявлен не прежде, как чрез три дня по отбытии Государя из столицы, чего не мог я перенести хладнокровно. Хотя собственно для меня служба моя не унизилась от перевода сего; но тайна Аракчеева, который пред тем много делал мне неприятностей, и неизвестность, не уменьшится ли содержание мое, невольно приводили в размышление, не оклеветал ли он меня пред Государем, столь много оказавшим мне знаков своего внимания и доверенности. О городской же молве, признаюсь, я нимало не помышлял, во-первых, потому, что, кроме хорошего отзыва и сожаления, ничего говорено не было; а во-вторых, что, по общему мнению, сколь ни лестно находиться при Высочайшей особе, но поездки крайне меня расстроивали по части денежной, и я с 1816 года никакой не видал за то награды, да и ожидать не мог, зная, что Государь сам собою не вздумает, а граф Аракчеев от недоброжелательства и зависти не напомнит. Доказательство тому, что каждый год к Святой неделе представлял я чиновников своих к награждениям — они все то получали, что я назначу, по списку, но обо мне помину не было.

Сдав Комитет на другой же день по объявлении указа действительному статскому советнику Колосову [215], я донес Государю за границу, что сдал ему и все прочие поручения, на мне лежавшие, считая их не принадлежащими до должности моей по Государственному совету; а сам явился в Совет 3 сентября 1818 года.