Борис Соколов - Ленин и Инесса Арманд

Думаю, здесь играло очень большую роль то, что Ульяновы были в ссылке вдвоем. Семья в каком-то смысле составляет самодостаточное целое, и ее члены могут достаточно полноценно существовать и в относительной изоляции от окружающих. Кроме того, Владимир Ильич и Надежда детей не имели, домашним хозяйством вообще не занимались, имея в помощь тещу и прислугу, и поэтому могли целиком отдаваться прогулкам, охоте, рыбалке и литературному труду. Как отдыху, так и работе благоприятствовал благодатный климат Минусинской котловины с не слишком морозной зимой и теплым летом. Арктическая же тундра Мезени, суровый климат сами по себе действовали на ссыльных угнетающе. Но, наверное, еще важнее было то, что большую часть ссылки Инесса провела одна. Владимир жил вместе с ней в Мезени всего четыре месяца. Главное же, Инесса все-таки была во многом иным человеком, чем Крупская и Ленин. Она имела детей, очень любила их всех и очень без них тосковала. Революция значила для Инессы очень много, но преданность делу революции не была у нее столь всепоглощающей, как у вождя и его супруги (у Надежды Константиновны, впрочем, преданность мужу и преданность революции, по сути, совпадали). Арманд гораздо больше рефлектировала, отвлекалась размышлениями на темы эстетические и этические, порой ощущала раздвоенность и даже некоторое отчуждение от товарищей по партии. До самой смерти она сохранила самые теплые чувства к первому мужу, от революции, в общем-то, далекому, тогда как для Ленина и Крупской дружеские отношения не только с политическими противниками, но и с людьми, к политике и революции более или менее равнодушными, были просто невозможны.

Инесса благодарила недавно уехавшего Владимира за то, что тот подробно описал в письме свою встречу с детьми: «Я так ярко представила их себе в минуту встречи». И уже вырвавшись из Мезени, в письме к нему объясняла, как она стала социал-демократкой: «…Я на этот путь пошла позже других – марксизм для меня был не увлечением молодости, а завершением длительной эволюции справа налево (от либеральных начинаний к революционной борьбе. – Б. С. ). На последних ступенях этой эволюции ты немало сделал для меня – благодаря тебе я многое усвоила и поняла лучше и скорее, потому что ты сам так верно и глубоко, так вдумчиво вникал в разные вопросы марксизма».

Арманд удалось бежать из Мезени только 20 октября 1908 года. Она смогла попасть в группу польских рабочих, уезжавших из Мезени на родину в связи с окончанием срока ссылки. Первое письмо Инесса послала Владимиру Арманду из Москвы 10 ноября: «Мой дорогой Володя, итак, я выбралась из окраины и нахожусь наконец в центре и с восторгом прислушиваюсь к шуму движущихся экипажей, к сутолоке толпы, смотрю на высокие многоэтажные дома, на трамваи, даже на извозчичьи клячи. Милый город, как я люблю тебя, как тесно связана с тобой всеми фибрами своего существа. Я твое дитя и нуждаюсь в твоей суете, в твоем шуме, в твоей сутолоке, как рыба нуждается в воде… Чувствую себя недурно, в общем, очень радостно и возбужденно, хотя, несмотря на то, что нахожусь здесь уже около недели, никак не отдохну; но отдохну, конечно».

Вчерашняя ссыльная никак не могла надышаться вольным воздухом, не могла поверить, что вырвалась наконец из мезенского захолустья в столь милую сердцу московскую суету.

В середине декабря она писала Владимиру уже из Петербурга, где присутствовала на женском съезде: «Очень много, между прочим, уделялось времени на съезде вопросу о свободе любви. Сказать, чтобы окончательно по этому вопросу что-нибудь выяснилось, я не скажу, но кое-что наводило на новые вопросы, а, следовательно, и способствовало выяснению их если не всем съездом, то во всяком случае отдельными личностями. В жизни есть одно противоречие: с одной стороны, стремление к свободе любви, и, с другой, то, что пока у женщины так ничтожен заработок, для большинства из них эта свобода недоступна, или уже тогда она должна оставаться бездетной… Мне как-то особенно захотелось выяснить себе что-нибудь по этому вопросу». Это вечное противоречие между свободой любви и материальной зависимостью жены от мужа волновало Инессу и семь лет спустя, когда она думала писать брошюру о свободной любви и переписывалась по этому поводу с Лениным.

27 декабря 1908 года Инесса отправила письмо Александру. Она признавалась, как одиноко ей было в ссылке после отъезда Володи и как одиноко теперь, поскольку все никак не удается увидеть детей: «Оказалось очень трудным устроиться с детьми… Мне ведь так хочется их поскорей увидеть. И не везет – мешает то одно, то другое. Подумай, вот уже скоро 1 1/2 года, что я их не видела…

Я провела праздники отвратительно – чувствовала себя ужасно одиноко и совсем впала в уныние. Я только теперь поняла вполне, как я была избалована жизнью, как я привыкла быть окруженной людьми, которые мне близки, которых я люблю и которые любят меня. И когда я подумаю о том, как мне стало невыносимо тяжело, когда я осталась совсем одинокой, тогда как столько людей всю жизнь одиноки, мне было даже неловко перед самой собой. А может быть, когда жизнь очень богата чувством, может быть, тогда и потребности больше. Во всяком случае такого одиночества, как здесь, на севере не было – потому что там, даже когда уехал Володя, были свои кругом, которые благодаря совместной жизни стали одной большой семьей. Но скажу, что теперь чувствую себя бодрее и больше надеюсь, что в смысле личной жизни кое-что порядочное удастся устроить. В смысле общественной я тоже устроилась…»

Несколько дней спустя Инесса Арманд через Финляндию уехала за границу. Причина спешного отъезда заключалась в резком ухудшении здоровья Владимира, который находился в швейцарском санатории. В апреле 1909 года Инесса писала супругам Аскнази: «Мне пришлось уехать потому, что Владимиру внезапно стало хуже. Мне, к счастью, удалось очень быстро обставить свой отъезд. Уезжая, я, конечно, и не подозревала, что ему так худо, и думала, что предстоит лишь небольшая операция – вскрытие нарыва. Но ему внезапно, неожиданно даже для самих врачей, сделалось много хуже, и через две недели после моего приезда он умер. Для меня его смерть – непоправимая потеря, так как с ним было связано все мое личное счастье, а без личного счастья человеку прожить очень трудно. Так как я для работы сейчас совсем не гожусь – ведь для нее нужна бодрость и энергия, в особенности теперь (после поражения революции. – Б. С. ), – а у меня ничего этого нет, то торчу здесь. До Пасхи сидела в одном маленьком французском городке, теперь переехала в Париж – хочу попытаться здесь позаниматься. Хочу познакомиться с французской социалистической партией; если я сумею, смогу все это сделать, то наберу хоть немного опыта и знаний для будущей работы». Очень, очень скоро ей суждено было встретить новое личное счастье, а заодно устроить и свою общественную жизнь.