Борис Соколов - Ленин и Инесса Арманд

Теперь Владимир Ильич не возражал, чтобы Инесса находилась рядом с ним и Крупской. Тем более, что с Надеждой Константиновной у Инессы сохранялись прекрасные отношения. Так, весной 1914 года Арманд шутливо корила Крупскую: «Как ты давно не писала мне, дорогая! Как тебе не стыдно забывать меня и не писать! Пиши поскорее!»

Осенью 1914 года все трое опять встретились в Берне. Надежда Константиновна вспоминала об этом совершенно спокойно, в идиллическом описании швейцарской природы никак не обнажая внутренний драматизм ситуации: «Жили на Дистельвег – маленькой, чистенькой, тихой улочке, примыкавшей к бернскому лесу, тянувшемуся на несколько километров. Наискосок от нас жила Инесса, в пяти минутах ходьбы – Зиновьевы, в десяти минутах – Шкловские. Мы часами бродили по лесным дорогам, усеянным осыпавшимися желтыми листьями. Большею частью ходили втроем – Владимир Ильич и мы с Инессой. Владимир Ильич развивал свои планы борьбы по международной линии. Инесса все это горячо принимала к сердцу. В этой развертывавшейся борьбе она стала принимать самое непосредственное участие: вела переписку, переводила на французский и английский языки разные наши документы, подбирала материалы, говорила с людьми и пр. Иногда мы часами сидели на солнечном откосе горы, покрытой кустарниками. Ильич набрасывал конспекты своих речей и статей, оттачивал формулировки, я изучала по Туссену итальянский язык. Инесса шила какую-то юбку и грелась с наслаждением на осеннем солнышке…»

Подозреваю, что частенько Ильич и Инесса гуляли вдвоем, без Крупской. И тогда речь наверняка шла не только о международном положении и перспективах российской социал-демократии. Хотя и об этом тоже. Как мы уже убедились на примере Елизаветы К., даже беседуя с любимой женщиной, Ленин не мог обойтись без проблем классовой борьбы. Правда, фиаско с Лизой могло чему-то научить Ильича. Не исключено, что их «тет-а-теты» с Инессой проходили иначе. Говорили о вещах отвлеченных, о любви, целовались, обнимались…

В марте 1915 года Крупскую постигло горе. У нее умерла мать. Надежда Константиновна со светлой грустью вспоминала о Елизавете Васильевне: «Была она близким товарищем, помогавшим во всей работе… Вела хозяйство, охаживала приезжавших и приходящих к нам товарищей… Товарищи ее любили. Последняя зима была для нее очень тяжелой. Все силы ушли. Тянуло ее в Россию, но там не было у нас никого, кто бы о ней заботился. Они часто спорили с Владимиром Ильичом, но мама всегда заботилась о нем, Владимир был к ней тоже внимателен. Раз как-то сидит мать унылая. Была она отчаянной курильщицей, а тут забыла купить папирос, а был праздник, нигде нельзя было достать табаку. Увидал это Ильич: «Эка беда, сейчас я достану», и пошел разыскивать папиросы по кафе, отыскал, принес матери. Как-то незадолго уже до смерти говорит мне мать: «Нет, уж что, одна я в Россию не поеду, вместе с вами уж поеду». Другой раз заговорила о религии. Она считала себя верующей, но в церковь не ходила годами, не постилась, не молилась, и вообще никакой роли религия в ее жизни не играла; но не любила она разговоров на эту тему, а тут говорит: «Верила я в молодости, а как пожила, узнала жизнь, увидела: такие это все пустяки». Не раз заказывала она, чтобы, когда она умрет, ее сожгли. Домишко, где мы жили, был около самого бернского леса. И когда стало греть весеннее солнце, потянуло мать в лес. Пошли мы с ней, посидели на лавочке с полчаса, а потом еле дошла она домой, и на другой день началась у нее агония. Мы так и сделали, как она хотела, сожгли ее в бернском крематории. Сидели мы с Владимиром Ильичом на кладбище, часа через два принес нам сторож жестяную кружку с пеплом и указал, где зарыть пепел в землю». Мать Крупской умерла 11/24 марта 1915 года. Может быть, потому и просила сжечь ее после смерти, что надеялась: когда-нибудь перенесут ее останки на родину. Урну-то перевозить за тридевять земель все же легче, чем гроб. И, действительно, в 1969 году по постановлению ЦК КПСС ее прах был перенесен из Берна в Ленинград.

Из рассказа Крупской может создаться впечатление, будто Елизавета Васильевна умерла чуть ли не атеисткой. Но вряд ли так было на самом деле. Сама Надежда Константиновна, как и Владимир Ильич, в Бога не верила и к религии относилась весьма негативно. И в мемуарах, предназначенных в том числе и для воспитания подрастающего поколения, вольно или невольно стремилась всячески приуменьшить религиозность матери. Мать же очень не хотела огорчать дочь и зятя. Наверное, и молилась, и в церковь ходила (не знаю, была ли в Берне православная церковь, возможно, приходилось посещать лютеранскую). Только не афишировала это и старалась, чтобы об ее молитвах не узнали Надя и Ильич. Да и слова Елизаветы Васильевны, сказанные незадолго до смерти, можно истолковать так, что она лишь убедилась: религия играет в жизни людей не столь значительную роль, как казалось когда-то юной девушке. Бог не предотвращает страдания, не облегчает жизнь.

То, что мать все же была верующей, подтверждает и следующий инцидент, описанный Крупской: «Еще более студенческой стала наша жизнь. Квартирная хозяйка – религиозно-верующая старуха-гладильщица – попросила нас подыскать себе другую комнату, она-де желает, чтобы у ней комнату снимали люди верующие. Переехали в другую комнату». Значит, квартирная хозяйка не сомневалась в том, что Елизавета Васильевна верила в Бога. Студенческой же жизнь четы Ульяновых стала потому, что вести домашнее хозяйство Надежда Константиновна так толком и не научилась. После смерти матери пришлось отказаться от домашней пищи в пользу дешевых столовых.

Полагаю, что в последние месяцы своей жизни Елизавета Васильевна почувствовала, что у дочери появилась опасная соперница, все больше завоевывавшая сердце Владимира Ильича. Не знаю, были ли на эту тему разговоры у Ленина с тещей. Скорее всего, нет. Елизавета Васильевна была женщиной умной и понимала, что тут она бессильна. Словами все равно ничего не сделаешь. Сердцу ведь не прикажешь. Остается только ждать и надеяться: может быть, со временем любовь Ильича к Наде возродится. Но до развязки этой истории матери Крупской не суждено было дожить.

После смерти матери у Надежды Константиновны от нервного потрясения обострилась базедова болезнь. Владимир Ильич отправился с женой в санаторий, расположенный в местечке Зеренберг у отрогов Альп. Крупской здесь понравилось. Она писала одному из друзей: «…У нас тут очень недурно, такие же горки, как в Поронине, есть и более далекие прогулки. Довольно красиво и достаточно пустынно, так как Surenberg – 16 километров от железной дороги. Мы живем в пансионе, тут человек 30 швейцарцев еще живет, но мы имеем особую столовую и живем, как дома.