Модест Корф - Записки

— Я тебя знаю.

— И я тебя.

— Не может быть.

— Точно знаю.

— Кто же я такая?

— Дура, — и отвернулся.

Ответ очень меткий на важное открытие, что маска знает государя, произнесенное еще по-русски, следственно, по всей вероятности, какою-нибудь горничною или прачкою.

Дороги во всем государстве, кроме шоссейных, всегда ведались, через посредство губернаторов, в министерстве внутренних дел, и главное управление путей сообщения и публичных зданий, ведая единственно дорогами искусственными, т. е. шоссе, не имело никакого прикосновения к прочим.

Вдруг в 1849 году по непосредственному, без всякого сношения с министерством внутренних дел, докладу графа Клейнмихеля, государь повелел устройство и заведование всей вообще дорожной части в империи сосредоточить исключительно в главном управлении путей сообщения, утвердив на сей конец и поднесенное графом особое положение, но с тем, чтобы оно имело действие в виде опыта три года, а по истечении их было представлено на окончательное рассмотрение, в установленном порядке.

Лишь только положение сие огласилось, министр внутренних дел, граф Перовский, вооружился против него с крайним ожесточением и в неоднократных записках государю старался оспорить как самое основание меры, так и все подробности нового положения, домогаясь его отмены и восстановления вполне прежнего порядка. Эти возражения и опровержения против них графа Клейнмихеля беспрестанно возобновлялись более года, так что государь приказал наконец рассмотреть все дело в Государственном Совете, который, со своей стороны, передал его на предварительное соображение во II отделение Собственной его величества канцелярии.

Здесь граф Блудов взял сторону графа Клейнмихеля, а соединенные департаменты законов и экономии, куда заключение Блудова поступило в последних месяцах 1850 года, ограничились лишь рассмотрением вопроса о том, представляются ли довольно настоятельные причины к отмене высочайше утвержденного Положения 1849 года прежде истечения трехлетнего срока, назначенного для испытания его на опыте, и, разрешив этот вопрос отрицательно, разбор возражений графа Перовского против сущности и подробности сего Положения заключили отложить до минования упомянутого срока, т. е. до того времени, когда оно будет представлено на окончательное рассмотрение.

Журнал о сем, возросший, от многих и продолжительных споров обоих министров, до огромной книги, листов во сто, но в котором собственное заключение департаментов занимало всего несколько лишь страничек, они передали сперва, по формам Совета, Перовскому, от которого он воротился с коротеньким отзывом, что министр сей остается при прежнем своем мнении.

В таком виде дело было заявлено к слушанию в общем собрании Совета и выложено в его зале открытым для предварительного прочтения всеми членами. Но, как бы нарочно, целые два месяца от этого времени заболевали поочередно то Клейнмихель, то Перовский, и два чрезвычайные заседания, назначавшиеся для разбора их борьбы, были одно за другим отменены, а между тем все более и более разгорались страсти. Ни тот, ни другой из противников не пользовались особенным расположением публики, но и у того, и у другого были, однако ж, свои приверженцы, и эти приверженцы, враги и друзья, обратили их дело некоторым образом в общее дело целого города.

Вся публика проведала и о предмете спора, и о подробностях его обстановки, и о заключении соединенных департаментов, и все в обществе, разделясь на два стана, с нетерпеливым любопытством ждали минуты, когда оба соперника выйдут на бой лицом к лицу, и чем он окончится. Наконец в январе 1851 года тяжущиеся выздоровели; ничто более не мешало приступить к развязке драмы, и давно ожидаемое дело было назначено к слушанию на понедельник, 15-го числа.

Накануне наш председатель, князь Чернышев, при частном со мною разговоре, на вечере у себя, отозвался, что совершенно разделяет взгляд соединенных департаментов (я тоже в них присутствовал), придавая даже действиям Перовского как бы значение оппозиции против монаршей воли. Это, кажется, было некоторым отголоском свыше. По крайней мере, министр государственных имуществ, граф Киселев, имевший свой доклад всегда по понедельникам, перед Советом, рассказывал мне после, что в этот день государь отпустил его с словами:

— Ну что, теперь вы идете меня судить? Надеюсь, однако ж, что мне не запретят приказывать.

Сначала заседание было чрезвычайно скучно: ибо, несмотря на то, что все члены предварительно уже прочли журнал соединенных департаментов, князь Чернышев признал нужным соблюсти формальность и велел снова читать его в общее услышание, что заняло более трех часов.

Зато, когда чтение окончилось и граф Перовский выступил вперед, общее внимание напряглось в высшей степени, и половина членов обступила оратора, чтобы не потерять ни слова из его речи. Для людей опытных с первого ее слова заметно было, что она выучена наизусть по написанному, а такая речь никогда не может произвести того эффекта, как импровизация. Обладав, однако, чудесною памятью, Перовский говорил безостановочно, я думаю, с полчаса и вместо вопроса: есть ли настоятельная причина тотчас отменить действие Положения 1849 года, вошел в подробное рассмотрение частных его недостатков.

Ответ графа Клейнмихеля, произнесенный в большом раздражении и отрывочными фразами, отнюдь не имел силы, соответственной нападению его противника. Он ограничивался наиболее старанием доказать, что новое Положение изменило лишь ведомство управления, но нисколько самые его правила, и ссылался на единодушные похвалы и благодарность, поступающие от всех губернаторов за это Положение.

На первое Перовский возразил развитием обстоятельств, из которых, по его мнению, оказывалось, что Положение 1849 года не только изменило существовавшие дотоле правила, но даже потрясло права губернаторов и самого дворянства, «чего, — продолжал он, — конечно, не могло быть в виду государя императора при утверждении Положения по одностороннему докладу главноуправляющего, так как мы видим теперь, что и сам докладывавший того не знал»…

На второе Перовский отозвался, что если главноуправляющим получаются похвалы за Положение 1849 года, то, напротив, до него, Перовского, доходят со всех сторон единодушные жалобы, доказывающие, что дело не может так продолжаться. За исключением обоих соперников, из числа всех прочих членов сказал несколько слов в защиту Клейнмихеля только граф Блудов, и, хотя они произнесены были без свойственной ему обыкновенно энергии, однако дело, в пределах вопроса, постановленного соединенными департаментами и снова повторенного князем Чернышевым, видимо склонялось в пользу Клейнмихеля, как вдруг встал наследник цесаревич.