Наталия Чернышова-Мельник - К. Р. Баловень судьбы

А ведь покушение на его отца – вовсе не первый террористический акт, совершенный в столице за последнее время! Еще в прошлом году Санкт-Петербург потрясли сообщения о покушении на жизнь генерала Трепова и генерал-лейтенанта Мезенцева. А несколько месяцев назад какой-то злодей набросился на шефа жандармов генерал-адъютанта Дрентельна. В марте 1879 года в дневнике великого князя появляется запись об отношении к этому чудовищному событию высшего петербургского света:

Общество возмущено покушением на жизнь Дрентельна, проповедует необходимость строгих и насильственных мер, пророчит революцию. Бесят меня эти толки, особенно женщины кричат. Как будто не могут понять, что насильственные меры только ухудшат настоящее положение и народят множество новых неудовольствий. Сохрани бог стеснять теперь образование, учебные заведения и свободу мысли – тогда действительно может произойти мятеж.

Как же предотвратить катастрофу?

На пару месяцев тягостные думы отступают – в августе великий князь Константин отправляется в заграничное плавание на фрегате «Светлана». Но, вернувшись домой, он понимает, что в столице все осталось по-прежнему. Как и раньше, «нравственность у нас в Петербурге не на слишком высокой степени». Но от общего падения нравов до открытого кровопролития все-таки дистанция большая. Оказывается, преодолеть ее очень просто! Проходит совсем немного времени, и Константин записывает в дневнике:

Много говорят об открытии нового заговора. В одном переулке у Фонтанки нашли целое общество: у них был подробный план Зимнего дворца и взрывчатые составы.

Где же истоки этих волнений, которые – раз за разом – потрясали общество? Пожалуй, прежде всего – в итогах русско-турецкой войны, которая обошлась казне в баснословную по тем временам сумму – более миллиарда рублей, и не могла не сказаться на жизни простого народа. Правление царя-императора Александра II, которое начиналось с блестящих реформ, теперь не оправдывало ожиданий подавляющего большинства населения России. Его историческую миссию очень четко определил выдающийся русский историк Василий Ключевский:

Что побудило нового Александра, заведомого консерватора, вступить на путь коренных преобразований? Начинала ли в нем, питомце Жуковского, мерцать обидная мысль, что он повелитель невольничьей страны, в которой идея государства как народного блага извратилась в нечто совершенно противогосударственное и ему с таким знаменем трудно будет вращаться в кругу европейских государей?

Но это было в начале царствования. А теперь, после окончания кровопролитной войны, когда почти все начатые Александром II реформы, кроме, пожалуй, судебной и закона о всеобщей воинской повинности, буксовали, постепенно превращаясь в горькую насмешку над народными чаяниями, императору суждено было стать, по словам того же Ключевского, «самодержавным провокатором». Как утверждал сам государь, его травили «как дикого зверя», подвергая покушениям, как ни одного самодержца в России. Но добились желаемого результата террористы далеко не сразу – лишь на восьмой раз.

В какой-то степени Александр II сам усугубил ситуацию, нанеся сокрушительный удар по единству царской семьи: заключил морганатический (не династический) брак с княжной Екатериной Долгорукой. Еще в 1875 году, при жизни императрицы Марии Александровны, он вступил в любовную связь с юной Катенькой, которую знал с ее детских лет. У них родилось трое детей. И когда законная жена-императрица тихо угасала в одиночестве в Зимнем дворце, император подолгу жил со второй семьей в Царском Селе. Вот как об этом пишет в мае 1880 года великий князь Константин в дневнике:

Государь переехал… в Царское Село, к великому соблазну многих верноподданных – императрица лежит здесь, нет и речи о ее переезде. Находят неудобным, что когда ей немного остается жить, царь переезжает. Мы стараемся приискивать этому благовидные причины. К сожалению, неблаговидных более, чем благовидных.

Как могли относиться к этому окружающие? Придворные, конечно, в душе царя осуждали, но вслух высказать свое осуждение не смели. А вот наследник престола, цесаревич Александр Александрович, обиду на отца затаил, не мог простить, что тот предал мать. Полный же разлад в семье наступил, когда всего через полтора месяца после смерти жены Александр II тайно вступил в законный брак со своей многолетней возлюбленной, которая получила титул княгини Юрьевской и стала жить вместе с императором и их общими детьми в Зимнем дворце.

После покушения на жизнь государя в 1879 году, на второй день Пасхи, «когда он, по обыкновению, гулял неподалеку от Зимнего дворца», а потом и в Москве, Александр II и цесаревич стали ездить по столице в окружении нескольких казаков в блиндированной, то есть обитой стальными листами, карете – в целях безопасности. Выделить для себя конвой потребовали и почти все великие князья, а также министры двора. Великий же князь Константин по-прежнему оставался человеком довольно беспечным. Он продолжал ходить в одиночестве пешком по улицам притихшего под напором террористов Санкт-Петербурга, да еще в мундире флигель-адъютанта. Видимо, мысль о том, что он может стать жертвой очередного покушения, ему просто не приходила в голову. Для него гораздо важнее было внутреннее «я», постоянная, напряженная работа души. Это удел личностей возвышенных, духовных.

Однако не замечать происходящих событий он, конечно, не мог. В январе 1880 года он записал в дневнике:

Говорят, ночью у Зимнего дворца нашли подозрительного человека. На нем было шесть револьверов, он признался, что получил поручение проникнуть во дворец. Говорят, что он помешан…

Все это не было, к сожалению, пустыми домыслами. Одного злоумышленника схватили, но дело его продолжил другой. 5 февраля на Салтыковской лестнице Зимнего дворца прогремел взрыв, организованный работавшим здесь столяром Степаном Халтуриным. Это было пятое по счету покушение на государя. Как раз в этот момент он вместе с цесаревичем, братом императрицы принцем Александром Гессенским, великими князьями Владимиром, Алексеем, Сергеем и Павлом подходил к дверям, ведущим в столовую. Страшный удар сотряс стены и пол, близлежащие комнаты заполнились дымом и смрадом.

Сначала никто из присутствующих не понял, в чем дело. Думали, что люстра сорвалась с крюка и упала на пол. Но через несколько минут ситуация прояснилась. В караульном помещении, находившемся под столовой, в результате взрыва было убито десять человек дворцовой охраны, сорок четыре солдата ранено.

Как это ни покажется странным, «государь остался совершенно спокоен, сел обедать, а вечером играл, как всегда, в карты». Великий князь Константин не высказывает в дневнике возмущения таким равнодушием самодержца к разыгравшейся чуть ли не на его глазах трагедии, он лишь беспристрастно фиксирует спокойствие Александра. Пройдет пятнадцать лет, и, увидев такое же отношение Николая II к Ходынской катастрофе, он будет гораздо более резок и категоричен в оценке поведения императора.