Лада Акимова - Загадочная Шмыга

Дважды он таким образом невольно обидел и ее. Дело прошлое, что теперь вспоминать об этом. Не зря же говорят: все, что ни делается, — к лучшему. Может, и хорошо, что она не сыграла в «Пенелопе» и в «Королеве чардаша». Хотя в первой постановке репетировала с удовольствием. А вот что касается второй… После первого же разговора с режиссером она поняла, что никогда в жизни не будет играть «простую тетку, хоть и жену князя». О чем тут же и сказала Петрову.

Как она устала от всего этого. Почему не может жить, как все другие нормальные люди. Потому и не может, что все другие — те, которые нормальные, потому и нормальные, что живут, как надо. А она живет так, как считает нужным. В самом хорошем смысле этого слова.

Не исключено, что двумя своими отказами она и вызвала его недовольство.

К счастью, члены художественного совета, воспользовавшись тем, что главный режиссер ненадолго отлучился, моментально проголосовали за постановку «Катрин». И ему ничего не оставалось делать, как принять сей факт как данность.

А ведь могло этого и не случиться. Сыграл свою роль тот самый случай, в который она всегда так верила.

В тот день она с самого утра слышала доносившийся из кабинета мужа хохот.

— Император с утра был сердит…

Рифма к этой строчке придумывалась долго и со вкусом. Причем порой такая, что она даже и не рискнула бы произносить все это вслух.

Все понятно, «мальчики» — ее любимый Кремер и его друг — замечательный поэт Александр Дмоховский — отрывались по полной программе.

Начав совместную работу, Кремер предложил другу, а можно сказать, фактически поставил ультиматум, чтобы он на время работы переехал жить к ним, и даже ради такого случая пожертвовал своим кабинетом, уступив его другу.

В общем, остроты поэта и композитора сыпались как из рога изобилия, а взрывы хохота были слышны даже через закрытую дверь, впрочем, как прорывались и некоторые рифмы.

И вдруг сквозь смех услышала:

— «Импердатор» с утра был сердит.

На миг она застыла в коридоре.

— Кремер! — Еле сдерживаясь от хохота и стараясь сохранить серьезное лицо, она постучала в дверь кабинета. — Вы сколько выпили?

Дверь открылась.

— Танечка, ты только послушай.

И они начали по новой:

— Император с утра был сердит, потому что он…

Все… Занавес.

— Через полчаса будем обедать, — отсмеявшись, только и сумела вымолвить она.

Спектакль сдавали художественному совету 28 декабря 1984 года. Пришедший от Союза композиторов Ян Френкель после просмотра сказал: «Я считаю, что это праздник, полный шампанского!» И никто ничего обсуждать не стал. Через два дня, 30 декабря, они сыграли «Катрин» первый раз на публике. Зрители приняли на ура.

Для нее лично вся работа над Катрин стала праздником, полным шампанского. Настолько она была интересной и… легкой. Собралась прекрасная команда единомышленников. Режиссер Евгений Радомысленский, художник Сергей Бархин, дирижер Эльмар Абусалимов. А какие актеры: Вячеслав Богачев (его потом признали лучшим исполнителем роли Наполеона), Эмиль Орловецкий, Валерий Барынин… Репетировали дружно и слаженно. В одну из таких репетиций и родился тот самый ее знаменитый жест рукой в воздухе — двойной винтовой взмах вверх. И с тех пор, вспыхивая, Катрин всегда делала этот выразительный взмах рукой.

Мало кто знает, что так полюбившийся и актерам, и зрителям французский танец фрикасе был написан Кремером… от безысходности. В пьесе есть ремарка — герои танцуют танец фрикасе. А вот что это за танец, не знал никто. Понятно только одно — его танцевал простой народ.

Композитор перелопатил горы музыкальной литературы в надежде найти хоть что-нибудь, имеющее отношение к этому старинному французскому народному танцу. Поиски успехом не увенчались. И тогда, решив сделать французам подарок — так он шутил впоследствии, — сам написал музыку.

Во время «великосветского» приема в доме Катрин назревает скандал. Сестры Наполеона постоянно задирают ее, намекая на необразованность и неумение держаться в свете. Катрин, предупрежденная Фуше, старается не реагировать.

— Нельзя же быть герцогиней с языком торговки и женой маршала Франции с замашками маркитантки.

В ажиотаже они обвиняют ее в том, что она во время военных походов спала на бивуаке с простыми солдатами под одним одеялом. Эту провокацию она не смогла выдержать.

— Да, мы укрывались с ними одной шинелью, — обида захлестнула Катрин. И не столько за себя, сколько за своего Лефевра и за всех солдат.

Слезы застилают ее глаза, но она, гордо вскинув голову, дает отпор этим куклам.

— Если бы я только подала глоток героям, которые завоевали для вас целое государство, я сделала бы гораздо больше, чем вы, которые потрудились поднять свои короны из нашей солдатской крови.

— Как вы смели, мадам! — сестры оскорбились. — Берегитесь, мадам! Не простим мы этого вам!

Зная, что последует за подобным скандалом, после ухода гостей Лефевр, чтобы отвлечь жену от грустных мыслей, произносит:

— Ну что, Катрин, фрикасе?

Этот танец уже немолодых людей — своеобразный вызов Наполеону и его двору, всем напомаженным и разодетым куклам, которые только и умеют, что лицемерить.

У спектакля оказалась долгая жизнь. На протяжении двадцати с лишним лет менялись исполнители ролей, и лишь она одна оставалась неизменной Катрин. Иногда она даже жалела о том, что больше никто из актрис не играет Катрин, — ей так хотелось посмотреть эту постановку из зрительного зала. Как, впрочем, и «Джулию», и «Джейн».

Героиню Сомерсета Моэма Джейн в одноименной постановке она сыграла вопреки… Вопреки многим сложившимся обстоятельствам. Иногда у нее опускались руки.

Роль не получалась. Актеры по-разному воспринимают свои неудачи. Одни, учуяв ее, сразу же бросают наработанное и принимаются за другой замысел, другие ищут повсюду виноватых, третьи — изворачиваются так, чтобы найти сильные стороны в своей слабой работе, с тем чтобы выдать все это за великое новшество.