Анатолий Терещенко - Сталин и контрразведка

У захмелевших хозяев и гостей развязывались языки, закружились головы. За столами стоял сплошной гул в пере-мешку со смехом, прекратившийся сразу же, как только со стула поднялся Сталин. Он произнес небольшой тост за мир и дружбу, за плодотворный труд советских людей. После этого чокнулся с немецким послом графом фон Шуленбур-гом. Рядом с Иосифом Виссарионовичем неотлучно, словно сторожа или охранники, находились круглолицые Маленков и Поскребышев.

К соседнему столу с сидящими молоденькими артистками и танцовщицами подошел захмелевший Лаврентий Павлович. Поблескивая овальными стеклами пенсне, с улыбкой спросил:

– Почему, девочки, скучаете? Бутылки стоят не открытые, – некому поухаживать? Что случилось? Где кавалеры, куда подевались настоящие мужчины?

Артисткам, тем более молодым, редко приходилось так близко встречаться с вождями. Засмущались молодые дарования, зарумянились у них щеки, как-никак перед ними народный комиссар внутренних дел Берия, тяжелые портреты которого не раз приходилось таскать на демонстрациях и стоять с ними на митингах.

– Какие проблемы беспокоят вас, – обвел он артисток чувственным взглядом, прикрытых стеклами очков, глаз. – Говорите, не стесняйтесь. Помогу…

У служительниц Терпсихоры проблем и забот, конечно же, был полон рот: прописка близкого человека, приобретение квартиры, установка телефона, выезд за границу и прочее и прочее. Захлопали пробки бутылок, полились грузинские вина и «Советское шампанское». И вот уже девочки стали смелеть, больше улыбаться и строить глазки возрастным чиновникам, почувствовавшими себя рысаками – мы еще можем взбрыкнуть!

То и дело подходили и подходили к артистическому столу то брюхатые, то худосочные мужики – все от верховной власти, чтобы чокнуться рюмкой или фужером с понравившимися девицами.

Сталин какое-то время после произнесенного тоста сидел отрешенным. Он даже не был сконфужен поведением наркома внутренних дел, выпавшего из колоды своих кремлевских оруженосцев, хотя поначалу хотелось его одернуть. Вождь это умел делать и практиковал такие окрики на банкетах в отношении тех, кого заносило во хмелю. У него в голове произошло переключение от праздничного созерцания к другой реальности. Сталина вдруг прострелила горячая мысль о судьбе страны, а поэтому естественно, придав иное направление думам, он на мгновение отключился от застолья.

«Вот пляшут, как черти, мои помощники, словно не понимают, что завтра таких банкетов может и не быть. Война на горизонте.

Гитлер обманет меня, верить ему нельзя, но провоцировать его тоже опасно. Может действительно он проводит отвлекающие маневры, чтобы всей мощью обрушиться на британцев, которые у него, как кость в горле. Ведь по существу затянувшаяся война с Лондоном – это его мировой позор».

Ход дальнейших размышлений прервал хохот и ритмичное рукоплескание в такт музыке – в пляс пустился прилично захмелевший первый кавалерист страны Советов Семен Буденный…

До начала войны оставалось полгода.

Болтуны Хрущевского разлива нам говорили, что Сталин войну встретил опустошенным и растерянным. Нет, она его застала больным с температурой выше 40 градусов. Это подтвердил профессор Борис Сергеевич Преображенский, которого в ночь с 21 на 22 июня 1941 года – с субботы на воскресенье «задержали» трое чекистов во главе с капитаном ГБ и увезли с собой на машине.

Крупнейший специалист, врач-отоларинголог, каким был Борис Сергеевич, по маршруту поездки понял, что его везут к своему пациенту на Ближнюю дачу. Он много лет лечил Сталина, который имел слабое горло и часто болел ангинами, однако, удалять гланды отказывался.

Начальник охраны Сталина генерал Власик встретил Преображенского у входа и проводил в большую комнату, где на диване лежал больной.

– Что с вами, товарищ Сталин?

– Посмотрите, профессор, что с горлом. Не могу глотать – больно! – еле слышно и хрипло проговорил больной.

Врач раскрыл саквояж с «дежурным» инструментом, стерильная деревянная лопаточка помогла быстро установить диагноз – тяжелейшая флегмонозная ангина. Замерил температуру – она подползала к 41 градусу.

Рекомендации и первичные лекарства даны, врач покинул пациента.

Где-то час спустя после отъезда доктора, дежурному генералу охраны Сталина позвонил Начгенштаба Жуков:

– Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

– Что? Сейчас?!

– Да!

– Он спит.

– Будите немедленно – немцы бомбят наши города!

Через несколько минут Сталин уже разговаривал с Жуковым. Поинтересовался местом нахождения наркома и приказал прибыть в Кремль вместе с Тимошенко, а через Поскребышева собрать всех членов Политбюро.

Скоро в Кремле оказался и сам Сталин. По воспоминаниям Жукова, он был бледный и уставший. После проведенного совещания и отдачи соответствующих обстановке приказов, он поручил В.М. Молотову выступить перед страной.

Высокая температура держалась еще три дня.

Вот так начиналась война для Сталина…

22 июня 1941 года диктор московского радио Юрий Левитан взволнованно прочитал «Последние известия»:

«Сегодня в 4 часа утра посол Германии в СССР граф фон Шуленбург вручил заместителю председателя Совета Народных Комиссаров товарищу Молотову гитлеровскую декларацию об объявлении войны…»

События выстраивались в роковую цепочку трагической судьбы для Советской России.

29 июня вышла совместная директива ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О мобилизации всех сил и средств на разгром фашистских захватчиков». В ней, в частности, говорилось:

«В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов и т. д.

В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия!»

Это был призыв, нет, скорее вопль растерявшихся поначалу властей разных уровней.

На следующий день 30 июня 1941 года создается ГКО – Государственный Комитет Обороны во главе со Сталиным, который в этот период еще чувствовал себя неважно, к недомоганию прибавилась тоска по утраченным иллюзиям мира с Германией. Но к его чести, он скоро собрался, растерянность пропала, сама по себе улетучилась. Она сжигалась холодной логикой ума и коварством навалившихся событий. В этих условиях он принял назначенный судьбой жезл Верховного Главнокомандующего.

По поводу этого назначения Г.К. Жуков писал в своих воспоминаниях:

«И.В. Сталин внес большой личный вклад в дело завоевания победы над фашистской Германией и ее союзниками. Авторитет его был чрезвычайно велик и поэтому назначение Сталина Верховным Главнокомандующим было воспринято народом и войсками с воодушевлением».