Францеско Д'Адамо - История Икбала

Я не знаю, какое лицо было у Икбала: те его фотографии, что я нашел в газетах, были темными и нечеткими. В одной статье говорилось: «Он был невысоким». И тогда я попытался его себе представить. Возможно, я его немного приукрасил, может, у меня он сильнее и смелее, чем был на самом деле, но это — удел всех настоящих героев.

А вот Фатиму я придумал. Но я уверен, что рядом с Икбалом была девочка, похожая на нее, и еще друзья, похожие на Салмана, Марию или Али. Если вы захотите познакомиться с ними, оглянитесь вокруг: они живут не только в далекой Азии, но и рядом с вами. Попробуйте как-нибудь поговорить с ними.

Да, мне пришлось вообразить и жизнь в Пакистане, я ведь никогда там не был.

Но, не считая этих частностей, история, которую вы собираетесь прочесть, абсолютно правдивая. Все события, что описаны в этой книге, произошли в действительности. И печальные тоже.

«Это грустная история», — заметил как-то один мой читатель.

Но я так не думаю — ведь она о том, как можно завоевать свободу.

Эта история продолжается и сегодня.

Даже сейчас, когда вы читаете эти строки.

Франческо Д’Адамо

Да, я знала Икбала.

Я часто вспоминаю о нем, особенно по ночам, когда просыпаюсь от холода или когда не могу заснуть от усталости.

В комнате на чердаке, которую отвели нам наши хозяева-итальянцы, есть одно странное окошко, которое смотрит наверх, прямо на небо. В моей стране таких окошек не бывает. Впрочем, здесь, в Италии, все не так, как в Пакистане. Никак не могу привыкнуть.

Мне это окошко нравится, потому что иногда, когда небо ясное, в нем можно увидеть звезды или даже полумесяц. Только звезды и напоминают мне мою деревню — она неподалеку от города Лахор. Наши звезды, конечно, светят поярче, но по большому счету звезды во всем мире одинаковые, и они всегда утешают тех, кто живет в чужой стране и кому одиноко и грустно.

Со мной здесь два моих брата: Хасан немного младше меня, а Ахмед старший. Хасан работает в той же семье, что и я, и в этом нам повезло. У нас хорошие хозяева. Они никогда нас не бьют — в Лахоре все было совсем по-другому. И работа здесь не такая тяжелая: я помогаю по дому, хожу на рынок и сижу с детьми.

С детьми мне нравится больше всего. У моей хозяйки их двое: девочка и мальчик. Такие чистенькие, красивые! Они меня любят и ходят за мной по пятам: «Фатима, поиграй с нами!» Тогда мы берем их диковинные игрушки и принимаемся играть. Эти игрушки двигаются сами, а еще кричат на разные лады и светятся разноцветными огоньками — я в такие совсем не умею играть, ведь я ничего подобного в жизни никогда не видела. Поначалу я вообще думала — вдруг они заколдованные, даже страшно было.

Бывает, что дети фыркают: «Ну ты и глупая, Фатима!» Но я вообще-то очень быстро учусь и с удовольствием целыми днями играла бы с ними, как маленькая девочка, и все время узнавала бы что-то новое. Но к сожалению, как правило, скоро приходит хозяйка: «Фатима, ты что здесь делаешь, разве на кухне дел не хватает?»

И я бегом бегу на кухню, лицо горит от стыда, потому что мне уже шестнадцать лет, а может быть, даже семнадцать, точно не знаю. В общем, я уже взрослая женщина и мне давно положено быть замужем и иметь собственных детей.

В Пакистане хозяева не разрешали нам играть, на это не было времени: мы должны были все время сидеть у ткацкого станка, каждый день, с рассвета до заката. Но я прекрасно помню, как мы с Икбалом запускали воздушного змея. Мы были так счастливы, глядя, как он поднимается в небо, все выше и выше. Это было перед долгим путешествием Икбала в Америку.

— Когда я вернусь, — говорил он тогда, — мы будем каждый день запускать воздушного змея!

Но этого не случилось.

Мне бы хотелось научить хозяйских детей запускать воздушного змея, им бы понравилось. Не знаю, правда, смог бы змей взлететь: в этом городе так мало места, да и ветра нет. Боюсь, змей просто запутался бы в проводах и умер бы там, не добравшись до неба.

Чем занимается Ахмед, мой старший брат, я не знаю. Мы видимся изредка, когда хозяева отпускают нас погулять на полдня. Есть один сквер, где собираемся все мы, здешние пакистанцы. Не очень красивый, честно говоря: в нем всего три скамейки и пара засохших деревьев. К тому же часто идет дождь. Но больше нам встречаться негде. Мы болтаем и смеемся — мужчины слева, женщины справа. Мы, женщины, ходим туда в хиджабе — покрывале, которое закрывает волосы и часть лица. У нас на родине принято носить хиджаб из целомудрия.

Когда приходит Ахмед, он всегда оглядывается по сторонам, много машет руками и говорит, что нам надо быть осторожнее и что скоро мы вернемся домой, в нашу страну, — как только у нас будет достаточно денег. Но у него самого денег никогда нет, так что часто нам приходится ему их давать. Несколько раз я замечала, что от него пахнет пивом. Очень жаль, что он пьет алкоголь. Но я не хочу его судить — ведь он мой старший брат, и потом, я думаю, ему так же тяжело, как и всем нам. Я не знаю даже, хочу ли я возвращаться в свою страну: там мне было плохо, а здесь — грустно.

Конечно, здесь никто не обращается со мной плохо: никто не заставляет меня работать, пока я не рухну на пол от усталости, на моих руках нет ни мозолей, ни порезов, которые воспаляются и болят, а их никто их не лечит. Здесь я не рабыня. Хозяева дают мне еду и ночлег и даже деньги. Жаловаться не на что, и я им благодарна.

Здесь я свободна. Но, как говорит Ахмед, если нас обнаружат, нас сначала отправят в лагерь за высокой оградой, а потом вышлют.

Даже не знаю. Может, все дело в том, что я чувствую, когда хожу на рынок за покупками. Я надеваю хиджаб, беру большую сумку и иду опустив голову. Здесь на рынках гораздо больше всякой всячины, но все не такое яркое и веселое, как на наших. Сначала я не знала, как называются многие продукты, и просто показывала пальцем: этого три, а этого четыре. Иногда ошибалась, и хозяйка на меня сердилась. Теперь уже легче.

На рынке никто меня не видит. Не знаю, как объяснить: я невидимкой прохожу сквозь толпу людей, которые здороваются друг с другом, перекрикиваются, разговаривают. Ко мне никто не обращается. Если меня случайно толкают, то никогда не извиняются. Иногда мне кажется, что я стала джинном. Это такие невидимые духи, которые живут в домах у людей и вытворяют всякое — вазы, например, бьют или таскают предметы прямо из-под носа.

Я иду, а меня словно и нет. Я останавливаюсь посмотреть на прилавки с овощами и фруктами, а меня нет. Я что-то покупаю, и продавец протягивает мне продукты, берет у меня деньги, дает сдачу — которую я сразу же пересчитываю, чтобы меня не обманули, — а он смотрит сквозь меня на покупателя, который стоит за моей спиной, и разговаривает с ним, смеется и шутит. А меня нет.