Виктория Торопова - Сергей Дурылин: Самостояние

С отцом Иосифом Фуделем у Сергея Николаевича сложились тёплые, доверительные отношения, основанные на общности религиозно-философских взглядов. «Это была философия религиозной России, любовь к которой Сергей Николаевич сливал с любовью к Богу», — пишет Сергей Фудель в своих воспоминаниях и приводит запомнившиеся ему строчки стихотворения Дурылина, которыми он закончил свою речь о России в Московском университете:

«Любовь Сергея Николаевича к моему отцу была большая, — пишет С. Фудель, — я помню его горькие слёзы после смерти отца, и эта любовь была взаимной. Мне кажется, что они познакомились не раньше 1914 года [201] Дурылин познакомился с протоиереем Иосифом Ивановичем Фуделем (1864–1918) в 1912 году. — См. воспоминания С. Н. Дурылина «Отец Иосиф Фудель» (Литературная учёба. 1996. № 3. С. 179). , но уже в 1915 году отец в завещательном письме оставляет ему всю свою работу над изданием К. Леонтьева — это был знак полного сердечного доверия. <���…> Он [Дурылин] видел в нём духовного отца, который сочетал большую религиозную жизнь с любимой Сергеем Николаевичем русской культурой XIX века. Через него он прикасался Оптиной ещё 80-х годов прошлого века, Оптиной отца Амвросия, у которого бывали и Достоевский, и Толстой» [202] Фудель С. И. Собрание сочинений. T. 1. С. 51. . По настоянию Дурылина о. Иосиф Фудель незадолго до своей смерти написал воспоминания «Моё знакомство с К. Леонтьевым» [203] РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 1051. в форме письма Сергею Николаевичу.

Изучив творчество К. Н. Леонтьева, Дурылин сделал такое наблюдение: «И „опасность“ Леонтьева именно в том, что, войдя в него одним ходом, можно быть так зачаровану, что и не заметишь, какими переходами бродишь в этом лабиринте, пока не окажется, что стоишь у входа такого, в который не только не вошел бы, но бежал бы, его завидев, за тысячу вёрст. <���…> „Вшед“ в Леонтьева тихими вратами Оптинского скита, можно нечувствительно оказаться в одном шаге от римских терм или турецкой бани с нагими отроками без поясов» [204] Дурылин С. Н. В своём углу. М., 2006. С. 815. .

Из всего, что Дурылин написал о Леонтьеве, удалось напечатать лишь комментарий к автобиографии Леонтьева «Моя литературная судьба» в «Литературном наследстве» (1935. Т. 22–24). Сергей Николаевич прочитал несколько докладов о нём: «Религиозный путь Константина Леонтьева» — на квартире Н. А. Бердяева (1921) и в Вольной академии духовной культуры (1922); «К. Леонтьев и Лесков о Достоевском» (1925); «Леонтьев как романист», «Эстетические взгляды К. Леонтьева» — в ГАХНе (1926, 1927); «Л. Толстой и К. Леонтьев» — в музее Л. Толстого (1927). Статья «Леонтьев — художник» (о романе «Подлипки») осталась неопубликованной. Собираясь написать очередную статью о Леонтьеве, понимает, что это будет «законченная часть от невозможной в целом книги о нём» [205] Письмо 1828 года // «Я никому так не пишу, как Вам…» С. 183. . В 1931 году исполнилось 100 лет со дня рождения Леонтьева и 40 лет со дня его смерти. Дурылин с горечью вспомнил, с каким трудом удалось организовать чествование памяти философа в 1916 году и какая несчастная судьба ждала собрание его сочинений, издаваемое отцом Иосифом Фуделем [206] Из двенадцати томов успели издать только девять, так как издательство «Культура» оказалось «немецким» и на его книги был наложен арест. Это была одна из мер, предпринятых московскими властями против подданных тех государств, которые были в состоянии войны с Россией: Германии, Австрии. На складе, где лежал тираж вышедших томов, случился пожар, и уцелела только незначительная часть. . А в 1931 году Леонтьев оказался совсем забыт. И если раньше Дурылин мог отметить юбилеи Леонтьева чтением докладов, то теперь — он в ссылке, лежит больной, и единственное, что может сделать, — написать о своём любимом писателе в тетрадке «В своём углу». В тетради XIIIA Леонтьеву посвящено 17 страниц. «Лучшее, что я написал о нём», — заметил Дурылин.

В 1929 году появилась надежда, оказалось — призрачная, на издание юбилейной книги, и Дурылин обсуждает с литературоведом, сотрудницей Пушкинского Дома Евлалией Павловной Казанович план включения в неё «удобопечатаемых» в то время произведений и писем Леонтьева, подробно, с комментариями, перечисляя всё, что есть в его архиве [207] Письмо от 24 июня < 1929 г.> // Резвых T. Н. «Слух узнаёт знакомого певца»: переписка С. Н. Дурылина и Е. П. Казанович (1928–1939). М., 2011. С. 312–315, 319–321. . Но даже подготовка такого издания оказалась невозможной.

Дурылин никогда не писал о М. Е. Салтыкове-Щедрине. Почему? Ответ в его короткой записи: «Около Пушкина стоял ангел Радости, около Лермонтова — ангел Печали, а кто около Гоголя? Около же Салтыкова-Щедрина стоял просто желчевой мешок, и желчь сочилась сквозь мешковину» [208] Дурылин С. Н. В своём углу. М., 2006. С. 114. . Для Дурылина, любившего Россию и Русь, сатира Щедрина была чересчур.

В 1918 году Вяч. Иванов, С. Н. Булгаков и их младший соратник А. Ф. Лосев задумали издать серию «Духовная Русь», которая должна была объединить ряд религиозно-философских книжек о русской национальности. Кроме них среди авторов намечались Н. А. Бердяев, Г. И. Чулков, Е. Н. Трубецкой, а также ученик и друг Дурылина С. А. Сидоров со статьёй «Юродивые Христа ради». В плане стояли две работы Дурылина: «Апокалипсис и Россия (Памяти отца Иосифа Фуделя)» и «Религиозное творчество Лескова». Статьи были написаны, однако замысел серии остался неосуществлённым.

«Сейчас тем, кто не пережил этих лет — 1918, 1919, 1920-го, — невозможно представить себе нашу тогдашнюю жизнь, — писал С. И. Фудель в своих воспоминаниях. — Это была жизнь скудости во всём и какой-то великой темноты, среди которой, освещённый своими огнями, плавал свободный корабль Церкви. В России продолжалось старчество, то есть живое духовное руководство Оптиной пустыни и других монастырей. В Москве не только у о. Алексия Мечёва, но и во многих других храмах началась духовная весна, мы её видели и ею дышали» [209] Фудель С. И. Собрание сочинений. T. 1. С. 69. .

Но это были островки духовного света. В целом Церковь переживала трудные времена. М. А. Новосёлов в письме Павлу Борисовичу Мансурову на рубеже 1918–1919 годов выражал свою боль: «…главный недуг церковной жизни слишком глубоко коренится в недрах Церкви, чтобы быть исцелённым таким внешним средством, как апологетика. Недуг этот заключается в утрате православного самосознания и самочувствия и отступлении от святоотеческих основ религиозной мысли и жизни» [210] Архив священника Павла Александровича Флоренского. Вып. 2. Переписка с М. А. Новосёловым. Томск: Водолей, 1998. С. 181. .