Николай Голушко - В спецслужбах трех государств

Кратко опишу процесс выселения этих народов. В феврале 1944 года около 480 тысяч чеченцев и ингушей были депортированы из мест постоянного проживания в целях «стабилизации обстановки на Кавказе». Основными мотивами выселения стали, как отмечалось в архивных документах, «случаи сотрудничества коренного населения с немецко-фашистскими захватчиками». Мужчины же в основном находились в действующей армии и определялись на спецпоселение после окончания войны. Судьба ингушского народа мне была близка; они оказались в казахстанской ссылке на моей малой родине. Мы жили в одинаковых материальных условиях, без возможности свободного передвижения, так как колхозники не имели паспортов. Ближайшая железнодорожная станция находилась на расстоянии 200 километров от села. Через тяжелые испытания в годы войны мы с раннего детства постигали узы дружбы между народами, которую в наши дни снова взрывают наши собственные, уже не сталинские «интернационалисты», а доморощенные бандиты.

23 февраля 1944 года в 2 часа ночи войсками НКВД были оцеплены все населенные пункты Чечено-Ингушетии, расставлены засады и дозоры, чтобы воспрепятствовать побегу с территории проживания. В 5 часов утра мужчин созвали на сходы, где им объявили решение правительства СССР о депортации в отдаленные районы страны. В телеграмме Сталину Берия докладывал, что выселение прошло организованно в большинстве районов, за исключением труднодоступных высокогорных населенных пунктов. Было отправлено 177 железнодорожных эшелонов — 478 479 человек, в том числе 91 250 ингушей и 387 229 чеченцев. За время подготовки и проведения операции по выселению было арестовано 2016 человек «враждебных антисоветских элементов» из числа чеченцев и ингушей. Изъято у местного населения огнестрельного оружия 20 072 единицы, в том числе 4868 винтовок, 479 пулеметов и автоматов. Руководители партийных и советских органов Северной Осетии, Дагестана и Грузии уже приступили к работе и освоению отошедших к этим республикам новых районов. Таковы только факты из официальных документов.

В январе 1957 года президиум Верховного совета СССР постановил восстановить Чечено-Ингушскую автономную республику и разрешить чеченцам и ингушам возвращение на место жительства в пределах прежнего территориального деления, но, к сожалению, этого не случилось. Пригородный район и часть других поселков остались в границах Северной Осетии. В качестве компенсации в хрущевские времена Чечено-Ингушской автономной республике были переданы три района Ставропольского края, населенные терскими казаками. Процессу возвращения к родным очагам не удалось придать плановый и организованный характер.

Массовое возвращение создавало серьезные трудности с обеспечением работой и жильем на новом месте. Эти проблемы надолго, практически до наших дней, стали питательной почвой для межэтнических столкновений, роста экстремистских настроений, призывов к восстановлению территориальной справедливости.

Я помню, как в мое село ингушские семьи были доставлены под конвоем в марте 1944 года. Новоселы были голодными, плохо одетыми для наших суровых ветренных зим. Через сельский совет их определили в дома местных жителей. Я хорошо помню, что в нашем доме стала квартировать ингушская семья — муж и жена по фамилии Льяновы. Мы с сестрой Лидой несколько дней прятались при появлении в доме чужого мужчины. Он нам казался страшным, потому что был в огромной папахе и с бородой. Затем попривыкли и вместе с ингушами жили дружно, одной семьей в двухкомнатных апартаментах деревенской избы с соломенной крышей и земляным полом. Мама показала ингушам запасы картофеля и капусты в погребе: «Вот все, что имеется из продуктов, питаться будем вместе, до лета дотянем». У наших постояльцев не было ни одежды, ни денег. Из всего богатства у них была сумочка с неизвестным для нас с сестрой экзотическим продуктом — кукурузой. Нам, малышам, выдавали по десятку зерен маленькими порциями в качестве подарка вместо конфет, которых мы тоже не видели и не пробовали в годы войны. Среди ингушей были ребята моего возраста, и вскоре у меня появились друзья. В этом же 1944 году мы все вместе: русские, украинцы, немцы, ингуши — пошли в первый класс. Со школьных и до сегодняшних дней я продолжаю дружбу со своим сверстником Бесланом Точиевым. Он был контактным парнем, талантливым: среди школьников считался лучшим математиком, играл на сцене Алеко из пушкинской поэмы «Цыгане».

Итак, по приезде в Назрань мы с Филатовым договорились, что я выступлю на митинге, приуроченном к дате депортации ингушей, а он — на народном собрании, на месте закладки новой столицы Ингушетии Манас. Ночью разыскали в Малгобеке Беслана Точиева, с которым встретились снова после школьных лет. Он окончил Карагандинский медицинский институт, стал известным в республике медиком.

Митинг собрал почти все население Назрани, многих жителей соседних районов Чечни, с которой тогда еще не наблюдалось серьезной конфронтации. Объявили мое выступление. Руслан Аушев произнес, что первое слово он предоставляет руководителю органов госбезопасности страны не потому, что он министр, а потому, что вырос вместе с ингушами. После такого вступления я обратился к участникам митинга со словами, которые понятны и прочувствованы каждым человеком в такую горестную годовщину. От имени современного поколения сотрудников российских органов госбезопасности я заверил присутствующих в том, что мы сделаем все от нас зависящее, чтобы на Кавказе не повторилась трагедия пятидесятилетней давности, не проливалась кровь, всегда были стабильность, мир и согласие среди народов. Мои слова, по сути, были своего рода покаянием перед собравшимися за невзгоды, которые пришлось пережить этому гордому народу, в историческом прошлом добровольно вошедшему в состав Российской империи.

После митинга была организована поездка в горы, к родовым башням, которые я видел впервые, где нас ожидали старейшины. Было трогательно, когда ко мне подошли несколько пожилых ингушей из нашего казахстанского села, которые знали и вспоминали моего отца. Я наблюдал совершенно иных ингушей, не похожих на тех, каких видел в селе в детские годы. В традиционной нарядной кавказской одежде мои земляки выглядели представителями былинных горцев — спокойные, мудрые, мужественные, с исключительным чувством личного достоинства. Мне думалось о том, как мало мы знаем друг о друге, как редко уважаем и чтим национальные традиции, трудную историю жизни и самобытную вековую культуру своего и других народов. Если было бы наоборот, то, возможно, и бед стало бы меньше в нашей общей истории. Много дают для понимания ингушского народа образные слова Идриса Зязикова, руководителя ингушских коммунистов, установивших советскую власть в Ингушетии: «Нас, ингушей, можно уместить в одну папаху, нас мало. Но мы — народ гордый, независимый и свободолюбивый. Ингуши вынесли всю тяжесть Гражданской войны. Ценою больших жертв и крови отстояли советскую власть… Ингуши — люди доверчивые, трудолюбивые. Они, как пчелы: скажете доброе слово — и они откроют вам свои сокровенные ульи, берите мед, сколько хотите. Только не торопитесь с выводами. Если где-то что-то перегнете, поломаете ненароком, уже не поправите. И еще: не вздумайте унижать ингушей, тем более пугать. И последнее: знайте, что нет таких трудностей, которые бы они не преодолели, если сумеете найти с ними общий язык».