Вениамин Вахман - В четыре утра

Хозяин достал из тумбочки стола сигарную коробку, открыл ее. Там был табак. Не махорка, а настоящий табак, желтый, волокнистый, хотя и несколько пересохший. У Аненкова, заядлого курильщика, блеснули глаза.

- Вы что предпочитаете? Трубку, папиросы? Прошу...

Владимир Генрихович достал из той же тумбочки футляр с набором трубок и коробку с гильзами, из кармана кителя вытащил коротенькую, обкуренную трубку. Аненков поколебался и тоже выбрал трубку. Закурили, помолчали, наслаждаясь глубокими затяжками ароматного дыма.

- Это подарок, - задумчиво сказал Владимир Генрихович Венкстрем. - Вот кончится табак, не знаю, что и делать. Никак не могу привыкнуть к этой ужасной махре.

Он выдохнул облако дыма, отложил трубку.

- Так вот, о деле, ради которого я вас пригласил. Вам, несомненно, известен прискорбный факт измены морского офицера I Моисеева. Это печальное событие произошло в июне, во время мятежа на фортах "Красная Горка" и "Серая лошадь". Моисеев увел к противнику тральщик "Китобой". Бог с ним, с "Китобоем", - маленькая грошовая скорлупка!.. Опасно другое: Моисеев располагал подробными картами минных полей, секретными шифрами и сводом условных сигналов.

Замком сделал паузу, запыхтел погасающей трубкой. Аненков, сдвинув брови, размышлял. Сейчас конец июля, прошел порядочный срок. Неужели за это время штаб не принял соответствующих мер? Надо было заминировать секретные проходы и открыть новые. Надо ввести в действие запасной шифр и свод сигналов. Венкстрем словно угадал его мысли.

- Сегодня вам вручат новые шифры, карты и своды. Надо бы раньше, но мой предшественник, капитан Ястребов, почему-то промедлил. Не хочу думать о нем плохо, может быть, имелись веские резоны, но беднягу Ястребова забрала Чека.

Замком встал, закрыл дверь на массивную медную задвижку, затем вернулся, сел рядом с Аненковым, дружески коснулся его руки.

- Для нас с вами, как начальствующего состава, положение в некотором роде "бамбук", как говорили в старину. Аненков встревожился.

- Но мы-то при чем? Мы служим верой и правдой... с усердием. Остались верны родному флоту, офицерской присяге. Мы все не можем отвечать за Ястребова.

Владимир Генрихович вздохнул.

- Так-то оно так... Но понимают ли они это? Способны ли по достоинству оценить наш, я бы сказал, подвиг? Работать в таких условиях, в какие мы поставлены, в атмосфере подозрительности, без уважения со стороны нижних чинов, при полнейшем упадке дисциплины...

Он безнадежно махнул рукой.

- А эти комиссары, которые ходят за нами тенью, суют нос в каждую бумажку, будто действительно что-то понимают! . .

- У меня комиссар вполне приличный человек, - осторожно сказал Аненков.

Владимир Генрихович откинулся в кресле, иронически улыбнулся.

- Ваш "приличный человек", Андрей Платонович, по-моему роет вам глубокую яму.

- Как так? - вскинулся Аненков. - Чем я ему не угодил?

- Не сошлись во взглядах, Андрей Платонович. Впрочем, это моя предположительная догадка.

- Но в чем же не сошлись?

Венкстрем продолжал загадочно улыбаться.

- По-видимому, началось с этого молокососа Ведерникова. ..

- Ведерников фантазер! - воскликнул Аненков. - Его атаковала подводная лодка. Англичане, несомненно, воспользовались картами Моисеева и пролезли сквозь минное поле.

Замком кивнул.

- Это самое вероятное. Но ваш комиссар Янис - так, кажется, его фамилия? - делает карьеру и поэтому схватился за версию Ведерникова. Теперь комиссары утверждают, будто "Олег" тоже был торпедирован. А вам готовы вменить в вину вашу добросовестность и поставить под сомнение вашу лояльность к Советской власти.

Аненков побледнел.

- Не может быть! . . Не может быть! . . - повторил он упавшим голосом. - Ведь аварийная комиссия, обследовавшая "Олег", точно установила причину взрыва. "Олег" в предрассветном тумане коснулся мины. В конце концов, я не обязан заниматься этим вопросом, спорить с комиссией.

- Но мы с вами из "бывших", нас подозревают в любых смертных грехах.

Аненков всплеснул руками.

Замком успокоительно положил руку на его колено, слегка надавил.

- Май дарлинг, не принимайте близко к сердцу. Все образуется. Будем осторожны.

- Я и так весьма осторожен.

- Будем еще осторожнее. Знаете, как поступают умные люди? Предположим, вы получили приказ: немедленно сниматься с якоря и идти навстречу противнику, дабы сразиться с ним. Но вы ясно отдаете себе отчет, что ваш кораблик течет как решето и от пальбы собственной артиллерии может прийти в аварийное состояние. Считается, что ваши машины выжимают ход в двадцать семь узлов, а на деле это всего двадцать, потому что машины не ремонтированы бог весть сколько времени и топлива в обрез. Что в таком случае делать?

Аненков удивленно взглянул на собеседника.

- Как что делать? Приказ есть приказ! Замком тонко улыбнулся.

- Разумеется. Но приказ могут исказить. На вашем месте Я бы непременно запросил уточнения. Пока будут уточнять, кому-нибудь несомненно придет в голову здравая мысль, что посылать вас на вашем самотопе бессмысленно. Англичане вас мигом раздолбают и аккуратненько пустят ко дну. Может быть еще один вариант. Вы получите подтверждение, что приказ надо выполнить, но англичане народ невежливый, не стали вас дожидаться и ушли. Выходите в море, прогуливаетесь сколько положено и, возвратившись, докладываете, что противника не обнаружили. И волки сыты, и овцы целы. И поверьте мне, от того, что вы не погубили ваш корабль, ничего плохого не произошло, и честь русского офицера от этого не пострадает. Все равно, главная наша сила не корабли, а форты.

- Да, да, вы правы, вы абсолютно правы! С этой публикой иначе нельзя!

Ночь с 17 на 18 августа 1919 года выдалась облачная и прохладная. С вечера дул надоедливый северный ветер, волоча по небу рваные клочки туч. Кругом тьма, не такая густая, как зимой, но уже осенняя. Если взглянуть на запад, над заливом темно; на восток, там где Питер, тоже. В городе нет топлива, электричество не горит. Под вечер Кронштадт словно вымирает, заперты подъезды и ворота домов, окна не светятся. Разве что между небрежно задернутыми занавесками где-нибудь прорвется лучик, но только там, где учреждение и работают по ночам. После наступления комендантского часа на улицах одни патрули: черные бушлаты, черные бескозырки и черные клеши, хлопающие, как паруса, при каждом шаге. Погашены даже маяки, ведь враг так близко, в нескольких километрах Финляндия, еще ближе южный берег. На южном берегу дивизии генерала Юденича. Сейчас их отогнали от залива и от Питера, но кольцо вражеской блокады все еще не прорвано.

Одна гавань в Кронштадте - военный порт - сохраняет в себе жилой дух. Где-то льется за борт вода, шипит пар, ухает в корабельном чреве донка или жужжит динамо. Вахтенные меряют шагами палубы, и шаги ночью гулкие, слышные. И еще... Со времен Петра Первого, основателя Российского флота и этой морской крепости, нерушим флотский обычай. В положенное время бьют склянки: мелодичный перезвон несется над черной водой.