Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Еще о телевидении: оно часто показывает голодовки людей, лишенных крова или работы. Каким это оказывается контрастом к жизни Москвы!

8 марта, вторник. Встал около пяти, пил чай, в соответствии с "графиком" пил таблетки, мерил температуру. Она 35,6 — это моя, я уже давно холоднокровный, организм затихает, но будем продолжать борьбу.

Разбирал книжные полки в своей комнате. Написал рецензию:

Проза и рассказы Вадима Месяца: не новый ли путь?

Писатель часто читает книгу коллеги с противоречивыми чувствами. Это лишь читатель говорит: нравится, не нравится, советует друзьям к подобной книге не прикасаться или, наоборот, обязательно достать и прочитать. Для писателя чужая книга это еще возможность сверить свой путь, что-то, простите меня, скрытно позаимствовать, вызвать в себе эмоцию, из которой может родиться что-то свое, понять, куда не надо идти, разведать, что происходит в цехе у иновозрастных друзей.

Любая книга, конечно, сама по себе целый университет — только надо уметь в нем учиться, — но это еще и технологический справочник, социологический сборник и словарь современного языка в чьем-то индивидуальном изводе.

Так что там у нас в начале, в заголовке? Вот именно, об этом и начнем.

Собственно, проза Вадима Месяца — речь пойдет о сборнике его рассказов "Вок- вок" — для меня не новость. Вообще, наша литературная жизнь, хотя и производит впечатление хаотичной, не лишена своей, в ряде случаев справедливой, логики. Иногда логики совпадений.

Несколько лет назад мне как эксперту премии "Хрустальная роза Виктора Розова" передали книгу этого же автора "Лечение электричеством". Будто знали и мою неприязнь к детям знаменитых отцов, и мою неласковость к прозе русских писателей, живущих в сырных странах. Это уже сейчас мы попривыкли к мысли, что человек может найти себя не обязательно среди родных осин и что научно-техническая молодежь часто уезжает не только из любви к качественной европейской или американской колбасе, но и из стремления как-то реализоваться, идти в русле собственного призвания. Каждый родине служит по-своему. Раздражала меня еще тогда и, так сказать, техническая составляющая автора: знаем мы, как порой эти технари пишут, начитались. Все идут за какой-то грозой с энциклопедическим словарем в руках. С мыслью у них, может быть, и все в порядке, но лексикон подрезан, спрямленный синтаксис создает неверное представление о только по-русски говорящих, но не пишущих. Такие тогда были мысли. Вдобавок ко всему это была еще книжка почти об Америке, вернее об американских и русских людях и взглядах. Помните, экстравагантный Жириновский как-то под горячую руку заявил: мы туда, в Америку, пришлем еще десять миллионов человек и, в конце концов, вполне легально изберем русского президента. До этого, конечно, далеко, но русские люди, имеются там уже в большом количестве. "Лечение электричеством" не об этом, я это все к тому, что раздражаться особенно не к чему, тема, так сказать, наличествовала.

Так за что же в тот, прежний раз "иногородний" писатель получил премию? А вот как раз за то, о чем было написано, все так и было, но только, как в алгебре — с другим, противоположным, знаком. И другие, нежели можно было предположить, русские, и другая в восприятии этих русских Россия — и вдруг новая, по сравнению с тем что предполагалось, манера изложения. Кто-то вращал тубус бинокля: туда-сюда, предмет то приближался вплотную к глазу, то отдалялся до космической вышины. Это движение оптики, перепады наводки в том произведении Вадима названы "фрагментами". Общежитие, мотель, бульвар, постель, квартира. "Роман из 84 фрагментов Востока и 73 фрагментов Запада" — в подзаголовке и литературоведение, и география. Опытный читатель и по этим скупым отметинам уже представляет себе роман. И он, наверное, догадался, что такому построению должен соответствовать и язык. Он и соответствовал.

"К вечеру Толстая надела новогоднее платье, подчеркивающее в ней женщину. Она спустилась вниз, в ресторан: он был похож на американскую столовую, нечто незатейливое. Здесь подавали спиртное: приносили из буфета. Напротив столовой находилась парикмахерская за стеклянными дверьми: девочки-парикмахеры курили, хихикали. Судя по всему, они сами никогда не причесывались. Они работали круглосуточно. Подошла официантка, хриплая настолько, что можно было разобрать лишь интонации приветствия. Слова расщеплялись в ее голосе не на звуки, а на куски крабьего хитина, трескающегося на глазах у слушателя…" Рядовой и проходной, между прочим, абзац, таких у автора тьма.

Свои соображения эксперта, все время угрызаясь, что самоспровоцировался и увлекся, я тогда подробно изложил, автор получил свою премию. Но каково было мое изумление, когда ту же фамилию я встретил в шорт-листе "Букера", где жюри в тот год (?) возглавлял Маканин, у которого, как известно, особенно не забалуешь. И если бы не эта какая-то особая логика, не это букеровское совпадение, черта с два я принялся бы читать новый сборник Месяца. Стилистика освоена, эстетика понятна, а жизнь коротка. Последний пассаж еще раз подтверждает, что невероятное подстерегает нас всегда.

Теперь о собственно сборнике "Вок-вок"."…а душа — мозг позвоночника, озерный пикуль, что-то, может быть, осязаемое пальцами, проступающее на чужом теле под взглядом, сладко и бессмысленно повторяющееся какое-нибудь "вок-вок" или любое другое сочетание с фонетикой пересмешника и попрошайки, давно всем знакомое, то, что льнет и любит, плывет и раскачивается, пляшет цаплей в бесцветном пламени, расшвыривая к небу весь пух и прах. Вызывая лишь пресную слезливость, какая бывает от света, снегопада или присутствия красивой женщины". Здесь все — с первой строчки и до последней — верно, скорее всего, это о той рефлекторной деятельности человека, которая зовется душой. Что я там написал в заметках, на последней странице обложки, пока читал? "Как надоели сконструированные рассказы с угадываемым фоном". Впрочем, об этом же в предисловии написал М.Л.Гаспаров: "Говорится о том, что было в разных местах, в действительности и в воображении, границы затушевываются, а тот общий знаменатель, который все это связывает, не назван: читатель должен быть внимателен и пытлив". Вот что значит знаменитый литературовед — рассекает сразу. Но знает ли он, как всего этого трудно достигнуть на практике. Беда в том, что умом-то все это можно понять, по уже проложенным следам можно и пройти, но вот как все это придумать, расположить материал, подобрать слова… По опыту знаю: рациональным способом такого эффекта не добьешься, так надо думать, может быть жить, чувствовать…

Еще фраза с последней обложки: "Рассказы начинаются, как с обрыва, резко, и летишь себе в голубом небе…" Что у меня самое любимое в книге? Это как молодая девушка бродит по Нью-Йорку и звонит жениху — "Алеида в день труда". Как девушка