Анатолий Мордвинов - Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1

Наши маленькие дети также были совершенно здоровы и прелестны в своем постоянном радостном оживлении. Было так хорошо от полноты нашего счастья и в душе, и снаружи, что даже порою становилось страшно.

Помню, что мы с утра до вечера бродили как очарованные по нашему нарядному Лашину, радовались на детей, на все, что нас окружало, и жена все повторяла: «Я чувствую себя в настоящем раю… больше желать уж нечего».

И вдруг, в один день, от незаметного для глаза случайного микроба, все сверкающее у нас потемнело, а внутри все громадное рушилось. Неожиданно захворали дети от болезни, занесенной деревенскими уборщиками еще до приезда в наш дом.

Прошло два томительных по беспокойству месяца, младшие стали поправляться, а старшему становилось все хуже и хуже.

Все усилия известного профессора, приехавшего благодаря содействию великого князя Михаила Александровича, в нашу глухую, удаленную на 100 верст от железных дорог деревню, не помогли. В день своих именин, вечером 30 августа, наш дорогой мальчик скончался на наших руках, не приходя в себя.

Мне, до того ни разу не видавшему, как умирают люди, Бог судил впервые присутствовать при кончине моего собственного любимого сына!!!

Но да будет Его святая воля во всем. Я и раньше сознавал, что Господь любит моих детей неизмеримо сильнее меня. Мы ведь можем здесь любить лишь ничтожной частицей того беспредельного по силе всеобъемлющего чувства, которое лишь как слабый отблеск совершенства нашего общего Отца нам удалось оттуда донести до земли.

Я чувствовал, несмотря на все отчаяние, что мой мальчик Ему не чужой и, наверное, более близкий и дорогой, чем мне…

С этой верой я живу и теперь.

В августе 1908 года императрица Мария Федоровна, как обычно, уехала в Копенгаген. Михаил Александрович, ввиду лагеря и маневров, оставался временно дома и не очень спешил в Данию, жизнь в которой он, привыкший к нашему русскому простору и свободной неприхотливой жизни в Гатчине, не очень любил.

Но в середине сентября он написал мне в деревню письмо, в котором уведомлял, что ввиду просьбы матери он собирается все же через несколько дней выехать наконец в Копенгаген, и очень просит меня, если это возможно, его сопровождать.

Только что дарованное испытание тяжело сказалось на здоровье жены и на не оправившихся еще от болезни наших двух маленьких.

По настоятельным советам доктора им всем требовалась не только перемена обстановки, но и климата. Я решил отправить всю семью вместе с бабушкой на Лигурийское побережье в Италию, проводить Михаила Александровича до Дании и затем присоединиться к семье в Леванто.

Выехали мы тогда из Гатчины все вместе. К заграничному поезду, в котором ехала моя семья, присоединили и вагон великого князя.

Ты, вероятно, помнишь эту твою, уже вторую поездку за границу, хотя ты и была совсем крошкой.

Вспоминаешь, наверное, как вы все приходили к нам в вагон для завтраков и обедов, как Михаил Александрович не отпускал тебя от себя, дарил конфеты, цветы, а ты возилась забавно в купе, ползала по нему и была прелестна со своими роскошными длинными волосами. Увы! Их теперь уже нет у тебя! И ты не смогла устоять против всеобщего искушения!

Безобразная своей полной неестественностью мода сказалась и на моей такой женственной девочке. Только наше революционное время, повернувшее все понятия, могло коснуться с такой решительной грубостью считавшегося с библейских времен самым лучшим украшения женщины…

Впрочем, и этого нынешним дням становится мало. Девушки уже носят мужские смокинги и начинают курить сигары и трубки. Бедная женственность, на что тебя променяли!!! У нас в России так обезображивали себя раньше лишь передовые курсистки и революционерки.

Мы доехали все вместе до Берлина. Оттуда семья отправилась на юг, а мы с Михаилом Александровичем двинулись на север.

В Копенгагене все было для меня по-прежнему уютно и приветливо, но и по-прежнему там шло новое громкое судебное разбирательство.

Опять судили одного из самых видных либеральных парламентских деятелей, кажется, министра, обвиненного в каких-то некрасивых денежных делах. Я всегда удивлялся количеству дел этого рода именно в странах с социалистически настроенными правительствами. Обыкновенно говорят, что в этом-то и есть их главное преимущество, так как якобы там ни один проступок против государства не остается безнаказанным.

Я лично предпочел бы, чтобы подобных поступков совсем не было, то есть чтобы люди, повторяющие на каждом шагу громкие слова о долге перед народом и забвении собственных интересов, доказали бы полную искренность своих слов и на самом деле.

В Дании я на этот раз оставался недолго. Король Норвегии Гаакон и королева Моод, у которых в то время гостила и принцесса английская Виктория, пригласили Михаила Александровича провести у них несколько недель в Христиании.

Великий князь был очень доволен этим приглашением, разнообразившим его заграничное пребывание, и просил меня ему сопутствовать.

Выехали мы с ним вдвоем, через Швецию, еще по неизвестной нам обоим красивой дороге, шедшей почти все время недалеко от моря. Путь был довольно длинный. Пришлось ехать всю ночь, и лишь на следующий день к вечеру мы прибыли в Христианию. Мы путешествовали совершенно частными лицами, и великий князь не ожидал никакой встречи. Тем не менее встреча оказалась и торжественной, и многолюдной.

На украшенный русскими флагами вокзал прибыл сам король, а улицы, по которым мы довольно парадным кортежем медленно следовали, были до давки полны народом, громкими кликами приветствовавшим великого князя и короля.

Зная сдержанный характер норвежцев, это тогда меня и удивило, и обрадовало. Видимо, всегдашняя подозрительность соседних северных стран к «захватчице» России начинала понемногу изменяться; хотя, быть может, и это мое тогдашнее предположение было только одной из иллюзий, какими я, по обычаю, любил себя тешить в подобных случаях.

Вернее всего, встречали не брата и представителя русского императора, а просто лишь знатного гостя и родственника своего короля. Политика тут не играла никакой роли, и были лишь обычное доброжелательство и любопытство.

Современный народ, наполняющий села и города и именем которого, собственно, и делается политика, в большинстве своем сам в политике никогда не разбирается и ее по праву не любит. Если он иногда и высказывает свои чувства иностранцам, то обыкновенно не свои личные, а внушенные ему со стороны и в особенности подогретые его политическими деятелями.

Король жил довольно далеко от города, на небольшом островке Bigdo в фиорде Христиании. Покинув городские улицы, мы двинулись рысью и вскоре достигли королевской дачи.