Анатолий Ведерников - Религиозные судьбы великих людей русской национальной культуры

Однако торжество разрушительной рассудочности не сразу было осознано западным человеком, и чувство недовольства и безнадежности наиболее ярко выразилось в передовых философских умах. Их выводы явились наивысшей точкой развития логического разума Европы, который, уясняя себе законы собственной деятельности, самостоятельно, сам по себе, убедился в своей ограниченности. Ему стало ясно, что «весь объем его самодвижущей силы не простирается дальше отрицательной стороны человеческого знания; что его умозрительное сцепливание выводных понятий требует оснований, почерпнутых из других источников познавания; что высшие истины ума, его живые зрения, его существенные убеждения, все лежат вне отвлеченного круга его диалектического процесса и хотя не противоречат его законам, однако же и не выводятся из них и даже не достигаются его деятельностию, когда она оторвана от своей исконной совокупности с общей деятельностью других сил человеческого духа».

Какие же факторы определили круг европейского просвещения? По мнению Киреевского, их было три: Римская Церковь, древнеримский мир и возникшая из завоевания государственность.

И хотя христианство было душой умственной жизни западных народов, но оно проникло к ним через Римскую Церковь, отпадшую от единства Церкви Вселенской. В христианском мире каждый народ сохранял свои особенности в исповедании единой веры. «Так, богословы сирийских стран обращали наибольшее внимание на внутреннюю, созерцательную жизнь человека, отрешенного от мира. Духовные писатели просвещенной Византии более других имели в виду отношение христианства к частным наукам. Богословы александрийские, боровшиеся с язычеством и иудейством, окруженные философскими, теософскими и гностическими школами, обращали преимущественное внимание на умозрительную сторону христианского учения. А богословы римские особенно много занимались стороной практической деятельности и логической связи понятий. Все эти пути вели к одной общей цели, дополняя друг друга. Если возникали частные ереси, то они уничтожались единомыслием Вселенской Церкви. Особенность каждой частной Церкви только тогда могла увлечь ее в раскол, когда бы она отделилась от Предания и общения с другими Церквами. Но, оставаясь верной общему Преданию и общему согласию любви, каждая частная Церковь, особым характером своей духовной деятельности только увеличивала духовное богатство и полноту духовной жизни всего христианства. Так и Римская Церковь имела свою законную особенность, прежде чем отделилась от Церкви Вселенской; но, отделившись от нее, она естественно должна была эту частную свою особенность обратить в исключительную форму, через которую одну христианское учение могло проникать в умы народов, ей подчиненных».

Второй фактор развития европейского просвещения Киреевский видел в образованности древнего дохристианского мира, которая питала Запад до половины XV века. «Отличительный склад языческой образованности Древнего Рима состоял именно в том, что в ней наружная рассудочность брала перевес над внутренней сущностью вещей. Этот характер, очевидно, представляет нам общественный и семейный быт Рима, уродовавший естественные и нравственные отношения людей по внешней букве случайного закона. Тот же характер представляет нам и поэзия римлян, работавшая над художественным усовершенствованием внешних форм чужого вдохновения. То же представляет нам их язык, задавивший, под искусственной стройностью грамматических конструкций, естественную свободу и живую непосредственность душевных движений. Тот же характер видим мы в самых знаменитых законах римских, где стройность внешней формы доведена до изумительного логического совершенства, при изумительном отсутствии внутренней справедливости. То же наружное сцепление мыслей за счет внутренней, живой полноты смысла представляет нам и религия римская, за внешними обрядами почти забывшая их таинственное значение, – римская религия – это собрание всех разнородных, даже противоречащих друг другу божеств языческого мира, наружно совмещенных, внутренно разноречащих, в то же время логически соглашенных в одно символическое поклонение, где под покрывалом философской связи скрывалось внутреннее отсутствие веры. Тот же характер рассудочного направления замечаем мы и в нравах римских, где так высоко ценилась внешняя деятельность человека и так мало обращалось внимания на ее внутренний смысл; где личное логическое убеждение каждого было единственным руководством его действий… Одним словом, во всех особенностях римского человека, во всех изгибах его умственной и душевной деятельности, видим мы одну общую черту, что наружная стройность логических понятий была для него существенней самой существенности и что внутреннее равновесие его бытия, если так можно выразиться, сознавалось им единственно в равновесии рассудочных понятий или внешней формальной деятельности».

Наконец, третий элемент западного просвещения – западная государственность – представляет ту особенность, что она почти всегда возникала там не из спокойного развития национальных организмов, а из борьбы насмерть враждебных племен. Поэтому европейские общества, основанные насилием, связанные формальностями личных отношений, проникнутые духом односторонней рассудочности, должны были развить в себе не общественный дух, но дух личной отделенности, связанный узами частных интересов и партий. От чего история европейских государств представляет нам иногда внешние признаки процветания жизни общественной, но на самом деле под общественными формами постоянно скрывались одни частные партии, для своих частных целей забывавшие о жизни целого государства. Партии папские, императорские, городские, партии церковные, придворные, правительственные, религиозные, политические, народные, среднесословные, даже партии метафизические – постоянно боролись в европейских государствах, стараясь каждая перевернуть его устройство согласно своим личным целям. Развитие в европейских государствах совершалось не спокойным возрастанием, но всегда посредством более или менее чувствительного переворота. Переворот был условием всякого прогресса… Очевидно, что при таких обстоятельствах образованность европейская должна была окончиться разрушением всего умственного и общественного здания, ею же самою воздвигнутого…

В силу влияния этих трех факторов и формировалось западное просвещение, характер которого теперь уже нетрудно постигнуть. «Живое, цельное понимание внутренней духовной жизни и живое, непредвзятое созерцание внешней природы равно изгонялись из оцепленного круга западного мышления, первое под именем “мистики”, совершенно ненавистной для схоластической рассудочности… второе преследовалось прямо под именем “безбожия” (сюда относились те открытия в науках, которые разноречили с современным понятием богословов). Ибо схоластика сковала свою веру со своим ограниченным разумением науки в одну неразрывную судьбу. Отсюда произошло то первое раздвоение в самом основном начале западного вероучения, из которого развилась сперва схоластическая философия внутри веры, потом реформация в вере и, наконец, философия вне веры. Первые рационалисты были схоластики; их потомство стало называться гегельянцами. Родившись в землях протестантских, рациональная философия распространилась и на католические, проникла всю образованность Европы одним общим характером и прежнее единомыслие веры западных народов заменила единомыслием отвлеченного разума. Невежество народа, вместе с властолюбием пап, произвело отпадение Запада от Востока, от которого пострадали и тот и другой».