Анатолий Ведерников - Религиозные судьбы великих людей русской национальной культуры

И все это интересовало любознательного мальчика, который жаждал всякого знания безразлично – и знания возвышенного, и знания будничного, житейского. Все эти знания послужили ему на пользу. Они воспитывали в нем равновесие и трезвость, приучили к труду и сообщили ему ценнейшую способность ориентироваться в любой отрасли знаний и практической деятельности. Ломоносов не стал поэтом-мечтателем – этому мешала жизнь с ее суровыми непреклонными требованиями, не стал он и морским волком – рыбаком – этому уже помешала его мечтательность, его недовольство настоящим.

Постигнув очень скоро ограниченную житейскую мудрость отца, мальчик Ломоносов захотел иных знаний. Ему недостаточно было знать, как добывают соль или как узнают погоду по полету птиц: он хотел проникнуть в те великие тайны, которые управляют миром. Родные и односельчане отвечали на его вопросы: «Это Бог создал солнце», «Это Бог на тверди небесной утвердил бесчисленные звезды», «Все создала Божия Премудрость». И мальчик проникался благоговением к Создателю. Но жажда знаний от этого еще более усиливалась: ведь в ответах односельчан одна тайна объяснялась другими тайнами!

Тогда Ломоносов взялся за книги. Крестьянин Шубный выучил его грамоте по Псалтири, Часослову, житиям святых. В этих книгах он встретил яркое и красноречивое выражение тех чувств, которые смутно были пережиты им. В Псалмах Давида нашел он восторженные гимны в честь Творца, восхваления Его за созданный мир, во всем своем многообразии являющий собою откровение Божие… В Житиях прочел он о подвигах святых людей с сильной душой, служивших Богу всей своей жизнью… Они отрекались от всякой тени личного счастья, они были богатыри духа и всеми очищенными помыслами своими тянулись к Престолу Господнему… Такую пищу дали юноше Ломоносову первые прочитанные им книги. И душа его восприняла эту пищу.

По свидетельствам современников, он с увлечением пересказывал содержание прочитанных житий святых односельчанам-старикам. Потом он стал читать в церкви во время богослужения, и чтение его было внятное, с особой приятностию и ломкостию голоса, то есть, иными словами, было выразительно, осмысленно, сознательно, потому что было продумано, пережито в его богатой молодой душе. Псалмы произвели на него такое впечатление, что в течение всей своей жизни отзывался на них его живой дух, недаром занимался он переложением их в стихи…

И не только чувство было затронуто этим ранним чтением – рано была задета и его мысль. Присмотревшись к обрядам и, вероятно, осудив некоторые из них, Ломоносов в 13 лет от роду сделался ненадолго раскольником-беспоповцем, отрицающим некоторые положения Православной Церкви. Здесь проявился ранний критицизм Ломоносова, исходивший, однако, из чисто религиозных побуждений найти «правильную веру».

Надо думать, что узость миросозерцания раскольников скоро заставила Ломоносова отказаться от своей солидарности с ними. А может быть, в этом помог ему образ Петра Великого, который во время своего путешествия по северу России побывал в Холмогорах, и память о царе-плотнике свято сохранилась в местном населении. Между тем раскольники считали Петра I врагом старинной Русской Церкви… Таким образом, Ломоносов о Петре I в детстве слышал самые разнообразные суждения – восторженные похвалы и проклятия. Выбор был труден. Но сознательное возвращение Ломоносова в Православную Церковь явилось не без влияния Петра I, его славы.

К тому же душа Ломоносова была широка: она требовала ответа на вопросы: почему? зачем? как? Не находя ответов в прочитанных книгах, он стал искать других книг в своей деревушке. Такими книгами явились «Грамматика» Мелетия Смотрицкого и «Арифметика» Л. Ф. Магницкого. Обе эти книги он называл впоследствии вратами своей учености. Они были даны ему на самый короткий срок, и то благодаря хитрости, и, зная, что их всякую минуту могут отобрать, он выучил их наизусть.

Чтение книг стало отвлекать юношу Ломоносова от работы и посеяло первые разногласия с семьей. От него ждали помощи, а он уединялся с книгами, выискивал такие углы, где бы ему никто не мешал предаваться чтению.

От людей бывалых юноша узнал, что в Москве есть школа, где можно многому научиться. И вот у него созревает решение отправиться туда, где для него забрезжил свет знания. Существует рассказ, что в одну морозную ночь Ломоносов бежал из отчего дома. Но точность этого рассказа подрывается официальными данными, из которых видно, что он был отпущен в Москву на год. Едва ли это могло произойти без ведома отца или против его воли. Но год прошел, и Ломоносов не вернулся домой, и лишь с этого времени (1732) в деревенских книгах его отмечают как находящегося в бегах. Впрочем, и теперь его бегство было не настоящим, ибо отец знал местожительство сына, платил за него подушные и неоднократно писал ему письма о возвращении домой с обещанием женить его на хорошей девушке.

Но юноша не поддался просьбам, не соблазнился заманчивым обещанием безбедной жизни в родной деревне, а решил изведать своего счастья на иных путях жизни.

В Москве Ломоносов пристал сначала к школе у Сухаревской башни, где учился арифметике, а затем поступил в Духовную академию, которая тогда называлась попросту Заиконоспасским училищем. Там он познакомился не только с богословскими науками, но и с творениями отцов Церкви: Иоанна Златоустого, Василия Великого, Григория Богослова и др. У них он также встретил свои чувства, свои настроения, свои юношеские порывания к Богу и к великим тайнам бытия. Проходил здесь Ломоносов и математику, выучил также латинский и греческий языки, перечитал в библиотеке Академии много разных сочинений, печатных и рукописных.

Жизнь в Москве в это время была для него очень трудной. Впоследствии Ломоносов вспоминал об этих школьных годах так: «Нет, не из тех я людей, которые только лишь себе путь к счастью учением отворят, в тот же час к дальнейшему происхождению другие дороги примут, а науки оставят. Терпел стужу и голод, пока ушел в Спасские школы… Там обучаясь, имел я со всех сторон отвращение от наук пресильные стремления, которые в тогдашние мои лета непреодолимую имели силу. С одной стороны, отец, у которого детей, кроме меня, не было, говорил, что я – единственный сын, оставил все довольство, которое он кровавым потом нажил и которое после его смерти чужие расхитят. С другой стороны, несказанная бедность: имея один алтын жалования в день, нельзя было иметь пропитания в день более, как на денежку хлеба и на денежку квасу, а прочее на бумагу, на обувь и другие нужды».

Впоследствии он сам придавал большое воспитательное значение этим трудным годам его жизни: «Тот беден в свете сем, кто беден не бывал», – говорил он. Не напрасно зачитывался Ломоносов в своей деревне житиями святых – сумел и он свою мощную плоть покорить своим еще более мощным духом и, несмотря на все искушения, соблазны и испытания, шел твердо к намеченной цели.