Анатолий Ведерников - Религиозные судьбы великих людей русской национальной культуры

Начиная с лицейского периода жизнь Пушкина приняла то направление, начало которого таилось в ненормальностях его воспитания. Еще из библиотеки отца, по существу запретной для его возраста, вынес он в своей душе ростки искусительных побуждений освободиться от велений совести и дать простор страстным стремлениям своей жизнелюбивой натуры. Уже в Лицее юный поэт производит на окружающих двойственное впечатление. Одни замечают в нем необузданное самолюбие и вспыльчивость характера как верные признаки начинавшегося в нем господства чувственности. Другие наблюдали в нем скрытую отзывчивость и добродушие. Последние качества проявлялись у Пушкина, конечно, по отношению к товарищам по Лицею, свидетельствуя о доброй природе его одаренной души, доброй, но неустойчивой в добре, богатой дарами, но не окрепшей нравственно. Директор Лицея Энгельгардт, прекрасный педагог и воспитатель, дает Пушкину следующую знаменательную характеристику: «Его высшая и конечная цель – блестеть, и именно поэзией; но едва ли найдет она у него прочное основание, потому что он боится всякого серьезного чтения, и его ум, не имея ни проницательности, ни глубины, совершенно поверхностный, французский ум. Это еще самое лучшее, что можно сказать о Пушкине. Его сердце холодно и пусто; в нем нет ни любви, ни религии; может быть, оно так пусто, как никогда еще не бывало юношеское сердце. Нежные юношеские чувствования унижены в нем воображением, оскверненным всеми эротическими произведениями французской литературы, которые он при поступлении в Лицей знал почти наизусть, как достойное приобретение первоначального воспитания». Пусть эта характеристика одностороння, как утверждают некоторые исследователи жизни и творчества Пушкина, но в ней подмечена самая важная сторона нравственного облика Пушкина-лицеиста, именно его ранняя порабощенность чувственным влечениям, испорченность воображения, заполненного праздными мечтами и нечистыми образами, и тщеславное стремление блистать поэзией. Пусть сердце Пушкина оставалось добрым и отзывчивым по отношению к товарищам, пусть оно было таковым по самой природе своей, но Энгельгардт, безусловно, верно подметил преобладающее влечение его натуры, сказавшееся пренебрежением нравственных требований и деятельным участием поэта в «играх Вакха и Киприды» в последний год его пребывания в Лицее.

Бурное развитие поэтического таланта Пушкина в Лицее находило питательную почву в тех же чувственных побуждениях его страстной и уже испорченной натуры. Поэтому всю поэзию лицейского периода (более 100 стихотворений) нужно признать нравственно отрицательной для читателей, особенно юных. В эту пору чувственного брожения Пушкин находит себя в образах языческой мифологии, заимствованных в поэзии XVIII века и с избытком населявших лицейские сады в виде разнообразных классических статуй. Еще далекий от ясности своих будущих поэтических идеалов, Пушкин в Лицее подражает тем, кто больше всех отвечает его тогдашним влечениям: Анакреону, Вольтеру, Парни, Батюшкову. Анакреона он называет своим учителем и мудрецом сладострастия:

Вольтер привлекал юного Пушкина своим остроумием, едкими насмешками над религиозными и общественными устоями жизни и борьбой за право личности. Нетрудно понять, что философия Вольтера могла разделяться юным Пушкиным только на почве неустойчивой нравственности и поэтому не нуждалась в критической оценке с его стороны. Да в отуманенной чувственностью голове Пушкина и не могло быть сознательного отношения к существу учения Фернейского отшельника, о котором он пишет:

Парни, французский эротический поэт, для юного Пушкина – друг, враг труда, забот и печали, и ему, как и Батюшкову, российскому Парни, он много подражает, находя полное удовлетворение в их эпикурейских настроениях. Подражая им, Пушкин, конечно, поэтизировал свои страстные увлечения. Все эротические поэты были для него

Словом, жажда наслаждений является преобладающим мотивом лицейской поэзии Пушкина, свидетельствуя о том, что его душа надолго поработилась кумиру эпикурейской беспечности и сладострастия. В этом раннем порабощении страстям и нужно искать причину опасного искажения нравственного облика Пушкина в первую половину его жизни.

Если под образованием понимать придание известного образа всей совокупности духовных сил и способностей, словом, духовное формирование личности, то Пушкин такого образования в Лицее не получил, несмотря на хорошо задуманную систему воспитания, имевшую целью образование юношества для важных частей службы государственной. Не исследуя причин плохой постановки учебно-воспитательного дела в Лицее, мы должны обратить внимание на слабость лицейской дисциплины, которая, вопреки характеру закрытого учебного заведения, дарила учащихся слишком большой свободой. Именно о годах пребывания в Лицее пишет впоследствии Пушкин в одном замечательном, но не оконченном стихотворении:

Излишняя свобода, недостаточная требовательность педагогов, может быть, дезориентированных знатным происхождением своих учеников, а для Пушкина – и отсутствие прилежания к урокам, – привели к тому, что юный поэт вышел в жизнь совершенно неподготовленный: без определенного мировоззрения и без того основания к дальнейшей жизни и деятельности, которое можно назвать нравственным идеалом. Из Лицея Пушкин вышел в состоянии той нравственной беспечности, о которой он должен был получить понятие на уроках нравственной философии. Беспечность эта как основной недостаток естественного человека питалась, конечно, духом иноземных влияний, уводивших высшее русское общество все дальше и дальше от Церкви – в сторону слишком светского отношения к жизни.

Выйдя из Лицея без особых познаний, но с огромным тяготением к жизненным наслаждениям, Пушкин попал в самый круговорот петербургской светской жизни. Впоследствии в романе «Евгений Онегин» он оставит покаянные стихи: