Владимир Ленин (Ульянов) - Полное собрание сочинений. Том 7. Сентябрь 1902 — сентябрь 1903

После того, как съезд решил вопрос о первом пункте в нашем порядке дня, единственным оспоренным вопросом относительно порядка дальнейших пунктов является вопрос о третьем пункте. Этот пункт гласит: «Создание Центрального Органа партии или утверждение такового». Некоторые товарищи находили, что этот пункт следует отодвинуть куда-либо дальше, ибо, во-первых, нельзя говорить о Центральном Органе, пока не вырешены вопросы об организации партии вообще и ее центра в частности и т. п., а, во-вторых, по существу этого вопроса многие комитеты уже высказались. Я нахожу неправильным последний довод, ибо заявления комитетов для съезда необязательны и формально решающего голоса на съезде не имеют. Другое возражение неправильно, ибо прежде чем решать вопрос об организационных деталях, об уставе партии и проч., необходимо вырешить окончательно вопрос о направлении русской социал-демократии. Именно по этому вопросу мы были разделены так долго, и устранить все разделяющие нас разногласия по этому вопросу нельзя одним утверждением программы: этого можно достигнуть только решив немедленно после вопроса о программе вопрос о том, какой Центральный Орган партии должны мы создать заново или какой именно утвердить старый с теми или иными изменениями.

Вот почему я поддерживаю тот порядок дня, который был утвержден Организационным комитетом.

Сверено с рукописью

Я не могу согласиться с тов. Егоровым. Именно он нарушил устав съезда, именно он отрицает пункт об императивных мандатах {84}. Я не сомневаюсь в существовании Организационного комитета, как не сомневаюсь в существовании организации «Искры». У нее ость также своя организация и свой устав. Но, как только был доложен устав съезда, с ее стороны было заявлено ее делегатам, что они имеют полную свободу действий на съезде. В каком положении находимся мы, члены комиссии по проверке состава съезда, вчера выслушавшие двух членов Организационного комитета, товарищей Штейна и Павловича, а теперь выслушивающие совсем новое предложение. Здесь есть опытные товарищи, не раз участвовавшие в международных конгрессах. Эти товарищи могли бы все рассказать вам, какую бурю негодования всегда вызывало такое явление, когда люди в комиссиях говорят одно, а на съезде другое.

Организационный комитет может собираться, но не как коллегия, влияющая на дела съезда. Практическая деятельность Организационного комитета не прекращается, прекращается лишь его влияние на съезд, помимо комиссии.

Комиссия в своем докладе находит присутствие на съезде польских товарищей желательным, причем лишь с правом совещательного голоса. По-моему, это совершенно правильно, и мне кажется вполне резонным начать резолюцию комиссии именно с этого заявления. Очень желательно было бы также присутствие латышей и литовцев, но, к сожалению, это неосуществимо. Польские товарищи всегда могли бы заявить свои условия объединения, но это ими сделано не было. Организационный комитет поэтому правильно поступал, будучи сдержан по отношению к ним. Прочитанное здесь письмо польской социал-демократии опять-таки не выясняет вопроса. В силу этого, предлагаю пригласить польских товарищей в качестве гостей.

Я не вижу веских доводов против приглашения. Организационный комитет сделал первый шаг к сближению польских товарищей с русскими. Пригласив их на съезд, мы сделаем второй шаг по этому же пути, Никаких осложнений я от этого не вижу.

Я коснусь прежде всего речи Гофмана и его выражения «компактное большинство» {86}. Тов. Гофман употребляет эти слова с упреком. По-моему, не стыдиться, а гордиться должны мы тем, что на съезде есть компактное большинство. И еще больше гордиться будем мы, если вся наша партия будет одним компактным и компактнейшим 90 %-ным большинством. (Аплодисменты.) Большинство поступило правильно, поставив вопрос о положении Бунда в партии на первое место: бундовцы тотчас же доказали эту правильность, внеся свой так называемый устав, а по сути предложив федерацию {87}. Раз есть в партии члены, предлагающие федерацию, и члены, отвергающие ее, то иначе и нельзя было поступить, как поставить вопрос о Бунде на первое место. Насильно мил не будешь, и нельзя говорить о внутренних делах партии, не решив твердо и неуклонно, хотим ли мы идти вместе или нет.

Суть спорного вопроса иногда не совсем правильно излагалась в прениях. Дело сводится к тому, что, по мнению многих членов партии, федерация вредна, федерация противоречит принципам социал-демократии, в их применении к данной русской действительности. Федерация вредна, ибо она узаконяет особность и отчужденность, возводит их в принцип, в закон. Между нами действительно существует полная отчужденность, и мы не узаконить ее должны, не прикрывать фиговым листком, а бороться с ней, мы должны решительно признать и заявить необходимость твердо и неуклонно идти к теснейшему единству. Вот почему мы в принципе, с порога (по известному латинскому выражению), отвергаем федерацию, отвергаем всякие обязательные перегородки между нами. В партии всегда и без того будут разные группировки, группировки не вполне единомыслящих товарищей по вопросам и программы, и тактики, и организации, но пусть по всей партии будет одно деление на группы, т. е. пусть все мыслящие одинаково соединяются в одну группу, а не так, чтобы сначала группы образовывались в одной части партии, отдельно от групп в другой части партии, а потом соединялись между собой не группы разных взглядов и оттенков взглядов, а части партии, совмещающие разные группы. Повторяю: никаких обязательных перегородок мы не признаем и потому федерацию в принципе отвергаем.

Перехожу к вопросу об автономии. Тов. Либер говорил, что федерация есть централизм, а автономия – децентрализм. Неужели тов. Либер считает членов съезда за шестилетних ребят, которых можно угощать такими софизмами? Неужели не ясно, что централизм требует отсутствия всяких перегородок между центром и самыми отдаленными, самыми захолустными частями партии? Наш центр получит безусловное право доходить непосредственно до каждого отдельного члена партии. Бундовцы посмеялись бы только, если бы им кто-либо предложил внутри Бунда такой «централизм», чтобы ЦК Бунда не мог сноситься со всеми ковенскими группами и товарищами иначе, как чрез посредство Ковенского комитета. Кстати о комитетах. Тов. Либер восклицал с пафосом: «к чему говорить об автономии Бунда, как подчиненной одному центру организации? Ведь не дадите же вы автономию какому-нибудь Тульскому комитету?». Ошибаетесь, тов. Либер: мы безусловно и непременно дадим автономию и «какому-нибудь» Тульскому комитету, автономию в смысле свободы от мелочного вмешательства центра, причем, разумеется, обязанность подчинения центру остается. Я взял слова «мелочное вмешательство» из бундовского листка «Автономия или федерация?». – Бунд выставил эту свободу от «мелочного вмешательства», как пункт условия, как требование к партии. Выставление таких смешных требований само по себе показывает, до чего запутанным представляется спорный вопрос Бунду. Неужели Бунд думает, что партия допустит существование центра, который «мелочно» вмешивался бы в дела какой бы то ни было организации или группы партии? Неужели это не сводится именно к тому «организованному недоверию», о котором было уже говорено на съезде? Такое недоверие сквозит во всех предложениях и во всех рассуждениях бундовцев. В самом деле, разве, например, борьба за полную равноправность и даже за признание права наций на самоопределение не составляет обязанности всей нашей партии? Следовательно, если бы какая бы то ни было часть нашей партии не исполнила этой обязанности, то она безусловно подлежала бы осуждению в силу наших принципов, она безусловно должна бы была вызвать поправку со стороны центральных учреждений партии. И если бы эта обязанность не исполнялась сознательно и умышленно, несмотря на полную возможность ее исполнять, то неисполнение было бы изменой.