Валерий Поволяев - Царский угодник. Распутин

— Доктор, ведь это всё должно быть сожжено в поезде, — хмуро проговорил он, глядя на Лазоверта, — неужели вы не понимаете, как нам важно было спалить всё это дерьмо? — Он вытер одну ногу о шубу Распутина. — А вы привезли дерьмо обратно...

— Шуба не влезла в печь, а распарывать её ваша жена не стала, это заняло бы слишком много времени.

— Что, так ничего и не сожгли?

— Почему же? Сожгли. Верхнюю поддёвку, перчатки, шапку, что-то ещё... Дмитрий Павлович принял решение сбросить шубу и боты в воду вместе с телом.

— Да, сбросим это в воду, — подтвердил забравшийся в автомобиль великий князь, — я даже малость поссорился по этому поводу с вашей женой, но женщины, они ведь всегда берут в споре верх. — Дмитрий Павлович кротко улыбнулся. — А действовать по старому мужскому правилу: никогда не перечить женщине, внимательно выслушивать её и поступать по-своему — я ещё не научился.

Автомобиль медленно двинулся по петроградским улицам, великий князь сидел за рулём: машину он вёл мастерски и мог бы ехать быстрее, но скорость не набрал лишь потому, что не хотел привлекать к себе внимания полиции.

— Хорошо, что хоть оттепель немного постояла, — проговорил великий князь, глядя, как искрящийся мягкий снег белым широким полотном уползает под брюхо автомобиля, — всего несколько часов, а прок от неё есть. Не то в прорубь пришлось бы лезть с лопатой.

— Если бы с лопатой — с ломом! — Пуришкевич недовольно глянул в приспущенное стекло кабины.

Они уже изрядно отъехали от дворца Юсупова. Дома стали ниже, чугунные ограды дворцов сменили деревянные заборы, за которыми, чуя запах крови, доносящийся из автомобиля — дух её не мог перебить даже острый бензиновый смрад мотора, — бесились брехливые собаки.

В сильном свете фар покачивались, косо ускользая назад, деревья, низкое ночное небо было зловещим, тяжёлым. Все, кто сидел в автомобиле, надолго замолчали.

Так молчали до тех пор, пока не прибыли на Каменный остров, к Петровскому мосту, перекинутому через реку в том месте, где течение реки было очень сильным и при малейшей оттепели вода взламывала, крушила лёд, она и сейчас норовисто всаживалась в каменные толстые быки, курилась чёрным паром, недобро крутила куски льда — промоина под быками в самом центре моста была буйной.

Машина осветила фарами сторожку будочника, находящуюся на противоположной стороне моста, и Дмитрий Павлович поспешно выключил свет. Следом заглушил мотор. Машина некоторое время тихо ползла по настилу моста, потом остановилась, колыхнулась своим тяжёлым телом и замерла.

Остановились они в нужном месте — внизу, под баками, стиснутая белёсыми краями льда, чернела промоина.

Великий князь, выбравшись из машины, торопливо подбежал к перилам, глянул вниз.

— Здесь, — сказал он.

Труп вытаскивали из машины вчетвером: Лазоверт, Пуришкевич, Сухотин и круглый, как шарик, смешливый солдатик с постоянно открытым ртом — из тех, что несли службу у юсуповского дворца; великий князь на всякий случай встал перед автомобилем — занял пост, как на часах: мало ли кого может принести в этот неурочный час на мост.

Тело Распутина раскачали, держа его за верёвки, перевалили через перила и швырнули вниз, в дымный водяной проран. Раздался громкий всплеск, тело большой рыбой нырнуло в чёрное дымное течение, перевернулось, уходя под лёд, и исчезло.

— Счастливого пути! — хрипло пробормотал Пуришкевич и тут же выругался: к трупу забыли привязать гари и цепи.

Цепями скрутили шубу Распутина, как верёвкой, сунули туда одну из гирь и также швырнули в промоину. Следом бросили вторую гирю.

Лазоверт полез в автомобиль, обшарил его, нашёл один из ботов «старца», перекинул находку через перила.

Вся операция заняла не более трёх минут.

— Ну что, ничего не осталось от этого пакостника? — хриплым шёпотом спросил Пуришкевич.

— Вроде ничего, — отозвался Сухотин.

Великий князь натянул на руки перчатки.

— Тогда вперёд!

Он завёл мотор, включил фары. Два резких снопа света вновь вырвали из ночной темени сторожку с двумя слепыми оконцами, осветили самого сторожа — бородатого инвалида в ватной папахе, прижавшего к себе старую трёхлинейку, инвалид безмятежно спал — резкий свет не разбудил его, инвалид лишь пошевелился, повернул голову набок, устраиваясь поудобнее, и, привычно стискивая руками винтовку, продолжал храпеть дальше.

— Вот так везение! — удивлённо проговорил Дмитрий Павлович. — Он даже не проснулся.

— Солдат. Привык дрыхнуть в окопах. Там они все спят стоя, сидя — как угодно, в самых неудобных позах, не обращая внимания ни на что, — сказал Пуришкевич. — Даже если рядом взорвётся снаряд и его забросает землёй — также не обратит внимания и будет спать дальше.

На этом везение заговорщиков кончилось. Едва они проехали мост, как автомобиль начал чихать, из выхлопной трубы стали вылетать зелёные чертенячьи искры, колеса оскользались в снегу, юзили — машина никак не хотела двигаться дальше, а потом и вовсе заглохла.

— Что за напасть! — Дмитрий Павлович хлопнул перчаткой по рулю. — Никогда за этим автомобилем таких сюрпризов не водилось.

— Свечи, — коротко бросил Лазоверт, выскочил из автомобиля, прочистил свечи, и машина завелась. Двинулись дальше.

Проехав километра три, вновь остановились. Опять доктору пришлось выбираться из тесной, успевшей немного нагреться кабины.

Когда остановились в третий раз — это произошло недалеко от Петропавловской крепости, — Дмитрий Павлович сообразил:

— Это, господа, Гришка нас не пускает, за полы шинелей держит. Вот нечистая сила!

— Поздно нас держать за полы, — мрачно и устало пробормотал Пуришкевич. Усмехнулся. — Всё! Вы знаете, о чём я думаю, господа?

— О чём? — спросил великий князь. — Извольте поведать.

— О том, что, может быть, мы напрасно сбросили тело Распутина в реку, может, лучше было оставить его где-нибудь на виду, в приметном месте?

— А какой смысл?

— Мне кажется, очень скоро появится второй Распутин, лже-Гришка... очень уж это занятие выгодное — быть Распутиным. И прибыль приносит, и славу, и усладу. А?

— Может быть, вы и правы, — после некоторого молчания произнёс Дмитрий Павлович, — но ведь сделанного не исправить — всё. Поезд ушёл, и даже красного хвостового фонаря его не видно. Гришка Распутин находится в реке, подо льдом. Назад его не вытащить, не оживить.

— Да, не вернуть. — Пуришкевич вновь хмыкнул. — Было бы странно, если бы кому-нибудь это удалось сделать. Вы правы, Дмитрий Павлович, дело сделано, и не стоит теперь сомневаться в чём-то. Это только собственные нервы трепать.

— А потом, Россия распадается, разламывается, как гнилой арбуз. Народ бунтует, много голодных, ещё больше увечных... И не один Распутин в этом виноват. Как было бы просто, если б виноват был только он один.