Валерий Поволяев - Царский угодник. Распутин

— Слушай, а в воду он был сброшен живым, — удивлённо проговорил Курлов.

— С чего ты взял? — спросил Глобачёв.

— Во-первых, рука освобождена от верёвок, во-вторых, пальцы сжаты в щепоть, словно для молитвы. Это он сделал уже в воде.

— У тебя водка есть?

— Есть бутылка «Смирновской», у адъютанта... А что?

— Давай выпьем.

— Что, хочешь Ефимыча помянуть?

— Мне он никто, чтобы его поминать. — Глобачёв, морщась, покосился на труп Распутина, из-под которого в жарко натопленном четырьмя походными буржуйками сарае потекла уже красная струйка, — Просто противно... Хотя охранял я его честно, не давал, чтобы прикончили ножом где-нибудь на улице. — Глобачёв вздохнул, потянулся изо всей силы, так, что захрустели кости, — Выпить хочется! Да и начальства сейчас сюда полным-полно прикатит... Помёрзли бы они с наше на льду!

— А где твоя водка?

— Городовым скормил.

Через три минуты адъютант принёс из автомобиля бутылку «Смирновской», в жарком воздухе сарая она мигом запотела. Глобачёв вновь покосился на Распутина:

— А он здесь не протухнет?

— Сейчас вырубим печки-буржуйки, и тут вновь станет холодно, как в преисподней.

— Не люблю покойницкие, — сказал Глобачёв и, отвернувшись от Распутина, потянулся к своему стакану водки.

Залпом выпил, приблизился к крохотному хлипкому оконцу, врезанному в стенку сарая, глянул в него, прищурясь, и передёрнул плечами: на угрюмом низком небе возникла ржавая холодная полоса — наступившие затяжные холода обещали быть не просто затяжными и не просто лютыми: того, что ожидалось в ближайшее время, здешняя земля ещё не знала.

До конца 1916 года оставалось всего ничего, несколько дней, наступят год 1917-й, исторический, и каким он будет, этот наступающий год, не ведал пока никто, хотя приближение его вызывало у многих некую щемящую пустоту в душе, тяжесть и странную затяжную тоску, будто была проиграна в карты собственная жизнь.

Перед сараем, погромыхивая парящим мотором, остановился один автомобиль, за ним второй, потом третий — на свидание к Распутину приехали сильные мира сего. Глобачёв вздохнул и отвернулся от оконца, кинул стакан под стол, чтобы приехавшие не видели его, потом одёрнул на себе шинель и шагнул к двери встречать гостей.

...Вот и вся история про то, как жил, как грешил и как умер Григорий Распутин.

Впрочем, не вся...

У этой истории есть эпилог. И вообще, какая история может быть без эпилога?

А ведь великий князь Дмитрий Павлович был прав — из Распутина чуть не сделали святого. И только то, что в лёгких «старца» оказалась вода, не позволило его покровителям в высоких церковных чинах объявить «убиенного великомученика Григория» святым.

Хорош был бы русский святой, за которым тянулась такая дурная слава, — и развратник он, и пьяница, и вор, но этого не произошло. По православным канонам, утопленник никак не может быть святым.

Когда приготовились к вскрытию — всё в том же деревянном сарае, одиноко стоявшем на замерзшем берегу Невы, — из Царского Села поступило запоздалое распоряжение императрицы: «Тело не вскрывать!»

— Дура! — рявкнул Курлов. — Это же уголовное дело, а всякое уголовное дело должно иметь доказательства. Может, это вовсе и не Гришка! Продолжайте вскрытие! — Но в следующую секунду раздалось новое рявканье его же: — Отставить вскрытие!

Тело Распутина перевезли в мрачный Чесменский замок екатерининской эпохи по прозванию «Кекерекексинен», где располагалась старческая богадельня, и вскрытие производилось там.

Труп «старца» при перевозке снова замёрз, сделался калёным, как камень, поэтому часовню замка, где располагалась покойницкая, пришлось нагреть, как баню, — иначе бы Гришка вряд ли оттаял.

Когда тело вскрыли и в лёгких обнаружили воду, Курлов мрачно проговорил:

— Теперь понятно, почему наша императрица противилась вскрытию.

— Почему? — довольно наивно спросил профессор судебной медицины Косоротов.

— Разве непонятно, профессор?

Щёки Косоротова вспыхнули молодо, краска залила ему даже лоб.

— Всё понятно, генерал, — сказал Косоротов. — А чтобы никто никогда не выступал больше с бредовыми идеями, мы специально зарисуем в нашем протоколе, что покойный был сброшен в воду живым и дышал водой. После этого святым ему не бывать уже никогда.

— Да, это самое лучшее — зафиксировать правду в бумагах, — согласился с профессором Курлов.

Что и было сделано.

Симанович не замедлил пустить слух по Петрограду, что тело «старца» нашёл он.

Вот что Арон написал по этому поводу в своём дневнике: «Было очень трудно найти то место, где тело Распутина было сброшено в воду. Но мой сын Семён нашёл около моста галошу Распутина. Мы также заметили следы крови, которые вели к одной проруби. В полверсте от этого места мы нашли тело Распутина. Оно было сильно занесено снегом. По-видимому, Распутин выбрался из воды и потащился по льду, и только благодаря сильному морозу он погиб; шуба на нём была продырявлена в восьми местах. Его правая рука была развязана и приподнята как бы для сотворения крестного знамени. Наверное, ему ещё в автомобиле удалось освободиться от верёвки, и в воду он был брошен живым...»

Уголовного дела об убийстве Распутина не существует, царь его уничтожил. Сам. Лично. Великий князь Дмитрий Павлович был отправлен на юг, на Персидский фронт, в распоряжение начальника тамошнего отряда генерала Баратова. Юсупову также было предписано покинуть Петроград и переместиться в Ракитное — родовое имение, расположенное в Курской губернии.

Расставались Дмитрий Павлович и Феликс Юсупов трогательно, как родные братья, оба всплакнули: ведь последние дни они провели вместе и успели здорово подружиться.

— Прощай, брат, — сказал один другому, стирая слёзы с глаз.

— Прощай!

Они как чувствовали, что не увидятся очень долго.

Следующая встреча их произошла уже за границей.

Встретились они в эмигрантском Париже — Дмитрий Павлович, обвядший, растерявший блеск молодости и великосветский лоск, и Феликс Феликсович Юсупов, обнищавший, но живой и здоровый и — это было главное — с любимой женой Ириной; оба они — и Юсупов, и великий князь: смогли уйти от большевиков на Запад. Дмитрий Павлович оказался большим ловеласом, и его романы потрясали эмигрантский Париж.

Одним из самых затяжных и искромётных романов был роман с Коко Шанель [59] ...роман с Коко... — Шанель Габриэль (Коко) (1883 — 1971) — французская модельерша. — женщиной, по свидетельству людей, знавших её, не очень красивой, но имевшей такой шарм и обаяние, что поклонников у неё было целое море. Великий же князь Дмитрий Павлович был одним из первых. Позже он переехал в Штаты, женился на богатой американке, наделил её княжеским титулом и умер довольно молодым, заболев туберкулёзом.