Цзюн Чан - Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908

В Пекине Берлингейм проявил большую смекалку и заставил представителей западных стран прибегнуть к «политике сотрудничества», а также перейти от политики силы к открытой дипломатии. На протяжении всей поездки его страстные речи в пользу Китая можно себе представить по следующему обращению к «жителям Нью-Йорка», высказанному 23 июня 1868 года. Вот как он представил свое посольство: Китай «теперь сам ищет встречи с Западом… и сегодня вечером он прислал вам своих представителей. он пришел, чтобы познакомиться с вами.». Под громкие приветствия присутствующих Берлингейм рассказал своей аудитории о достижениях правительства Цыси, а также о грандиозности этих достижений: «Я утверждаю, что на нашей Земле не найдется точки, где наблюдается более значительный прогресс, достигнутый за последние годы, как в империи Китая. [Одобрительные возгласы.] Китайцы нарастили объемы торгового оборота, провели реформу своей системы государственных доходов, занимаются совершенствованием военных и военно-морских организаций, построили или открыли великую школу, где преподают современные науки и иностранные языки. [Одобрительные возгласы.] Они сделали это в самых неблагоприятных условиях. Они сделали это после великой войны, продолжавшейся тринадцать лет, войны, из которой они вышли без какой-либо государственной задолженности. [Продолжительные непрекращающиеся аплодисменты и смех.] Вы должны помнить о сложившейся плотности населения Китая. Вы должны помнить, как сложно внедрять радикальные изменения в такой стране, как Китай. С внедрением ваших собственных паровых машин работы лишились сто тысяч оказавшихся лишними человек. Привлечение нескольких сотен иностранцев на государственную службу послужило, понятное дело, причиной озлобления патриархальных местных наемных работников. Учреждению новой школы яростно сопротивлялась партия, возглавляемая одним из величайших деятелей империи. Тем не менее наперекор всем трудностям, невзирая на все вышеперечисленное, нынешнее просвещенное правительство Китая упорно продвигается по пути прогресса. [Одобрительные возгласы.]»

Объем торговли, сообщил А. Берлингейм своим слушателям, «только на протяжении моего собственного пребывания в Китае увеличился с 82 до 300 миллионов долларов США (больше 4,5 миллиарда долларов в сегодняшней валюте). Все эти изменения, напоминал Берлингейм политикам и общественности, на самом деле производят еще большее впечатление, так как касаются «трети рода человеческого». Возражая сторонникам «принуждения китайцев» к стремительной индустриализации, он обратил внимание на то, что такое предложение «родилось в силу их собственных интересов и по их собственной прихоти». Он осудил тех, кто «говорит вам, что нынешнюю династию необходимо свергнуть и что всю структуру китайской цивилизации следует опрокинуть…».

Деятельность Берлингейма существенно выходила за рамки простого приведения доводов по поводу Китая. От имени руководства этой страны он в 1868 году подписал «равноправный договор», кардинально отличавшийся от «неравноправных» соглашений, заключенных между Китаем и западными союзниками после Опиумной войны. Его положениями особо оговаривалась защита китайских иммигрантов в Америке через предоставление им статуса, «распространяющегося на граждан или субъекта из наиболее предпочтительной страны», а также активная попытка предотвращения торговли рабской рабочей силой от Китая до Южной Америки, не изжитой еще до конца в то время [21]. В статье объемом 6 тысяч слов друг Берлингейма и его поклонник Марк Твен живо описал разницу в жизни китайцев в Америке после подписания этого договора: «Он позволяет мне с бесконечным удовлетворением обратить особое внимание на данный консульский раздел и подумать о вопле, который должны издать повара, железнодорожные сортировщики и мастера по мощению булыжником в Калифорнии, прочитав его. Они больше никогда уже не смогут китайцев безнаказанно бить, стрелять и травить собаками». Марк Твен отмечает, что до заключения данного договора китайцы не пользовались никакой правовой защитой: «Я наблюдал, как китайцев оскорбляют и издеваются над ними всеми возможными грубыми, малодушными путями, доступными фантазии выродившейся натуры, но мне ни разу не пришлось наблюдать, как полисмен вмешивается в такое дело, мне не пришлось стать свидетелем возмещения в суде ущерба, нанесенного китайцу такого рода неправомерными действиями». Теперь китайцы получили доступ к избирательному праву, и полисмены не могут больше равнодушно проходить мимо них. М. Твен с восторгом писал: «Одним взмахом пера все уродливые, человеконенавистнические и противоречащие конституции США законы, принятые в Калифорнии против китайцев, прекратили свое существование, и тут же «обнаружились» (говоря по порядку) 20 тысяч потенциальных избирателей и должностных лиц Гонконга и Сучжоу!» В Пекине «Договор Берлингейма» ратифицировали на следующий год.

Заместитель Берлингейма Чжиган восхищался присущими этому человеку «открытостью, пониманием, честностью» и умением «с редкой преданностью» работать на страну, которую теперь представлял за рубежом. Когда дела шли не так гладко, как ему хотелось бы, Берлингейм погружался в «безутешное отчаяние и расстройство». В России, граничащей с Китаем на протяжении тысяч километров и грозящей потенциальными бедами, он почувствовал особенно большую ответственность за порученное ему дело. Умственное и физическое истощение (ведь в пути он находился на протяжении двух лет) сыграло свою пагубную роль, и холодной русской зимой Берлингейм слег на следующий день после аудиенции у царя. Он скончался в Санкт-Петербурге вскоре после наступления 1870 года. Цыси держали в курсе хода его турне, и она не скупилась на почести и награды для него. Перед назначением Чжигана на его место она особо отмечала «чрезвычайную важность» того, чтобы миссия Берлингейма не заглохла.

Накануне отправления из Пекина в начале 1868 года Чжигана вызвали на аудиенцию к вдовствующей императрице, находившейся за желтой шелковой ширмой. В это время император Тунчжи, которому исполнилось одиннадцать лет, восседал на троне перед ширмой. Чжиган опустился на колени, как только переступил порог, и, снимая свою шапку мандарина и кладя ее слева от себя пером в сторону трона, как это требовалось по этикету, произнес положенное приветствие императору на маньчжурском языке (сам он был маньчжуром), а потом коснулся головой пола. Затем он выпрямился, водрузил шапку на место, поднялся, прошел вперед и вправо к подушке поближе к трону, где снова опустился на колени, и стал дожидаться вопросов Цыси. Цыси принялась расспрашивать его о маршруте путешествия, к которому Чжи-ган приложил список стран, по которым и через которые он проехал. Сразу стало понятно, что она прекрасно представляет себе географию мира и неплохо осведомлена о европейских обычаях: она приказала Чжигану взять с собой сопровождающих лиц, чтобы они наблюдали за манерами европейцев. «Следи за тем, чтобы иностранцы не дурачили их и не выставляли на смех». Демонстрируя совершенное представление о гонениях, которым ее дипломаты подвергаются на родине, она сказала Чжигану: «Как работникам в области внешней политики, вам следует готовиться к тому, чтобы терпеливо сносить все колкие замечания, которыми люди будут вас донимать». На это молодой человек ответил: «Даже великий князь Гун подвергается подобным нападкам, но он не уклоняется от своей службы. Мы же, как маленькие люди, можем только добросовестно трудиться на нашем поприще».