Франко Дзеффирелли - Автобиография

Когда мы уселись за работу, Ленни начал демонстративно прогуливаться под окнами нашей гостиной, и Пиппо приходилось всякий раз его уводить. Когда я считал, что он действительно ушел, он появлялся в другом окне. Это напоминало фильмы братьев Маркс. В конце концов Ленни на цыпочках вошел в гостиную, сказал, что хочет налить себе чего-нибудь выпить, и с грохотом опрокинул ведерко со льдом. Чем больше он старался не мешать, тем больше шума производил, спотыкался о стулья, стонал от боли, при этом просил извинения, что помешал, пока мы не предложили ему сесть с нами в надежде, что он успокоится.

Но успокоиться он не мог, это было сильнее его. Он начал выбивать ритм и наконец совершенно перестал сдерживать свои чувства. Забыв обо всем, он схватил за руку Карлоса, неподвижного и холодного, как статуя. Я умолял Ленни успокоиться и не мешать Карлосу. Напрасный труд. В душераздирающем финале оперы, когда действительно трудно сдержать слезы, Ленни испустил отчаянный крик, напоминающий крик раненого зверя, и зарыдал. Обильно поливая слезами бедного Карлоса, он просил у него прощения, целовал ему руки и пытался объяснить, что в этом месте оперы он всегда рыдает, даже когда дирижирует сам, потому что вспоминает Фелисию, недавно умершую любимую жену (хочу при этом заметить, что с Фелисией он разошелся за много лет до этого, развод был тяжелым, и отношения между бывшими супругами так и остались очень плохими).

В общем, как всегда Ленни хотел быть первым всегда и везде, чего бы это ни стоило другим. Ему это удалось. Для Клейбера вечер был безнадежно испорчен.

Мы, жители Тосканы, всегда были забияками, а флорентийцы — первые драчуны из всех. Даже пытаться не буду перечислить случаи исторической несправедливости и агрессии в отношении тех, кто отважился иметь точку зрения, отличную от нашей. Демократия — это, конечно, свобода, но это еще и терпимость к другим. Так вот, она во Флоренции просуществовала далеко не в идеальном виде всего лет пятнадцать за всю историю города, в начале XVI века. Да и сегодня нельзя сказать, что там царит открытый политический и общественный климат, располагающий к свободному диалогу.

Футбол — идеальный клапан, которым можно регулировать задиристость флорентийцев. Игра эта очень древняя. Уже в эпоху Возрождения она воспламеняла сердца с такой же страстью, какой отличаются сегодняшние болельщики, которые давно стали «образцом» нашей вечной грубости и жестокости. Говорят, что в 1530 году осажденные папскими и императорскими войсками флорентийцы, обессиленные долгими месяцами нужды, согласились на уговоры Медичи, которые снова хотели взять город в свои руки (и взяли еще почти на три века), и решили сдаться, но прежде чем открыть городские ворота, украсили весь город флагами и собрались на площади Санта-Кроче для последнего футбольного матча «свободной Флоренции».

Осаждающие, тоже уставшие, глядя сверху вниз на праздничную картину в осажденном городе, ничем не напоминающую унылую атмосферу, которая должна была царить при таких обстоятельствах, уже готовы были снять осаду и не поверили своим глазам, когда делегация горожан явилась к Медичи для вручения ключей от Флоренции.

У нас нелегкий характер, это верно, мы склонны к бессмысленному упрямству, но способны на благородные и мужественные поступки.

Нельзя сказать, что спортивный климат, особенно в футболе, сильно изменился за прошедшие века. У нас до сих пор играют во флорентийский футбол, к сожалению, больше известный как исторический футбол. Город разделен на четыре команды, по числу исторических кварталов: зеленые — квартал Сан-Джованни, синие — Санта-Кроче, белые — квартал за рекой и красные — Санта-Мария-Новелла. В тридцатые годы флорентийский футбол претерпел существенные изменения, и матчи, а точнее, жестокие сражения, где бились до крови, снова вернулись на площадь Санта-Кроче. Но теперь они красочно оформлены: как и в XVI веке, от площади Санта-Мария-Новелла идет праздничное шествие, которое изумительно смотрится на наших прекрасных улицах и площадях.

К сожалению, футболисты у нас такие, что по ним плачет тюрьма, и матчи становятся непристойными сражениями, в которых сводятся личные счеты, находят выход ненависть и неприязнь или попросту жажда насилия.

И шествие, и матч всегда вызывают большой приток туристов, которых вообще много в июне. Как ни печально, но им часто приходится становиться свидетелями недостойных картин, а организаторам — приостанавливать шествие и матчи. Толпа зрителей по своей агрессивности ничем не отличается от болельщиков на стадионах.

Мой дядюшка брал меня еще ребенком с собой на стадион, и я очень рано стал ярым болельщиком цветов нашего первобытного племени. Футбол вообще дает возможность современному человеку выразить таящиеся под спудом первобытные пристрастия: флажки, майки, кепки и вся остальная разноцветная атрибутика — все это мало чем отличается от раскраски диких африканских племен. Цвет флорентийской команды «Фьорентина» фиолетовый, и им окрашены самые тайные мои страсти. Но ведь еще есть цвета соперников, и нам, флорентийцам, черно-белые флажки команды «Ювентус» — что красная тряпка быку.

Почему я трачу столько времени на разговор о футболе? Потому что из всех споров, которые я вел в свой жизни, самыми жаркими были споры насчет «Ювентуса». Всякий раз, как они возникают, я моментально теряю голову.

В 1983 году «Ювентус» и ее тогдашний президент Джампьеро Бониперти подали на меня в суд за то, что я открыто заявил, что черно-белая команда выиграла добрую половину своих призов благодаря необъективности и коррупции судей. А еще я сказал, что мне больно видеть, как эта команда, которая в Европе считается одной из лучших, марает руки о всякие мафиозные делишки. В 1989 году меня признали виновным по всем статьям обвинения, и мне пришлось выплатить штраф в тридцать семь миллионов лир [107] Более 18 000 долларов. команде «Ювентус» и ее президенту.

Я вслух заговорил о наглости и коррупции «первой леди» итальянского футбола — черно-белой команды — в то время, когда она была неприкасаемой, и заплатил гигантский штраф. Мои слова были основаны на простейшем наблюдении: на разнице между числом побед черно-белых в Италии (огромное) и в Европе (очень мало). В Европе «Ювентус» не имел «преимущества», как на чемпионатах страны.

Прошло двадцать лет, и я с удовольствием могу констатировать, что оказался прав. Сегодня уже найдены доказательства, что тридцать семь миллионов мне пришлось заплатить за то, что я не побоялся вслух сказать о постыдной зависимости судей от «Ювентуса». Теперь это общеизвестный факт в связи со скандалом из-за прослушивания телефонных разговоров. Разумеется, я потребую возмещения этих денег.