Герман Смирнов - Очищение армии

Что же получается? Схвачены совершенно невиновные люди и обвинены в причастности к заговору. Ни о чем не подозревая, они поначалу все отрицают, но потом под пыткой или угрозой пытки признаются в несуществующем заговоре, да еще оговаривают десятки других столь же невиновных людей, как они сами. На суде они частично отказываются или меняют свои прежние показания, но тем не менее признают себя виновными и подают прошения о помиловании… И при такой фабуле дела нам предлагают восхищаться ими как светлыми героями и настоящими большевиками-ленинцами.

Но ведь этот перечень событий наводит совсем на другие эпитеты. Маршалы и генералы не устояли перед пытками и признались в том, чего не делали! Но ведь были и другие генералы, которые устояли перед пытками. Выстоял Горбатов, выстоял Рокоссовский. Выстояли в годы Великой Отечественной войны сотни офицеров, солдат, партизан, даже женщин и подростков. А командиры, которые должны были служить образцом, которые должны были учить подчиненных мужеству и стойкости, не выдержали… А какой поворот приобретают события, если меры физического воздействия к Тухачевскому и его сподвижникам не применялись? Тогда, оговорив невиновных, они, мягко говоря, бесчестные люди. Если же на допросах они выдавали виновных, тогда заговор существовал!

В 1988 г. отставной военный прокурор Б. Викторов, узнав о создании Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению репрессий, решил поделиться с читателями «Правды» воспоминаниями о событиях тридцатилетней давности и поведать о том, как в 1955 г. он вместе со своими коллегами занимался рассмотрением дела о «военно-фашистском заговоре» в Красной Армии.

Странное впечатление производят эти воспоминания. Утверждая, что обвинения Тухачевского и других военачальников были необоснованны, а осуждение неправосудным, Викторов в то же время без всякого объяснения и оценки выдергивает из дела факты, могущие лишь усилить подозрения в виновности осужденных.

Например, в деле были упоминания о показаниях двух офицеров старой армии, которые называли Тухачевского одним из вдохновителей их подпольной антисоветской организации. Этой информации не дал хода Орджоникидзе. Другой странный факт: в 30-х годах из Германии по каналам внешней разведки НКВД стало известно, что в Красной Армии зреет заговор во главе с генералом Торгуевым. Выяснилось, что под этой фамилией ездил инкогнито в Германию в 1931 г. Тухачевский, но… когда наркому внутренних дел Г. Ягоде доложили эту информацию, он приказал сдать ее в архив. Необъяснимо поведение на суде Примакова, несгибаемого революционера, который, по словам Викторова, «испытал пытки в царских застенках, прошел все тяготы ссылки». А тут вдруг этот волевой человек начал оговаривать себя и других подсудимых, заявляя, что для восстановления капитализма заговорщики считали приемлемыми все средства – измену, предательство, поражение своей страны в войне с врагом, вредительство, шпионаж, террор.

Недаром в этой публикации Ю. Геллер увидел тайное желание Викторова исподволь убедить читателя, что заговор в Красной Армии был.

Скажем прямо, и справка Комиссии Политбюро ЦК КПСС не рассеивает подозрений о наличии заговора и участии в нем Тухачевского. Так, в ней сообщается, что слухи о его антисоветских настроениях идут с 20-х годов, когда ОГПУ вовлекло его в операцию «Трест». Для придания большего авторитета фиктивной «конспиративной монархической организации» среди русских эмигрантов были распространены сведения о том, что в нее входит Тухачевский. Потом будто бы по указанию сверху его было приказано вывести из игры, но, как говорится в записке, «след в зарубежных разведывательных кругах, очевидно, остался».

Особенно настораживают некоторые фактические расхождения, легко обнаруживающиеся при сопоставлении прежних публикаций с запиской Комиссии. Так, в статье Викторова цитируются показания следователя НКВД Ушакова, который писал, что «арестованный Фельдман категорически отрицал какое-либо участие в каком-либо заговоре». Но когда Ушаков показал, что ему известны связи Фельдмана с Тухачевским, Якиром, Эйдеманом и другими, тот 19 мая начал давать показания. В записке же Комиссии говорится, будто Фельдман сразу же после ареста 15 мая просил «ознакомить его с имеющимися у следствия материалами и выразил готовность в соответствии с этими материалами давать показания». Еще большие подозрения вызывают несоответствия, касающиеся поведения Тухачевского. Так, в справке Комиссии указывается, будто его арестовали в Куйбышеве 22 мая 1937 г. и сведений о его поведении на первом допросе не сохранилось.

«Протоколы первичных допросов М. Н. Тухачевского или вовсе не составлялись, или они были уничтожены следствием», – говорится в справке. Но есть данные, что он поначалу отрицал свое участие в заговоре. 26 мая он будто написал сохранившееся в деле заявление об очных ставках с Примаковым, Путной и Фельдманом, но снова – «протоколов этих очных ставок… в его архивно-следственном деле и в других делах не обнаружено».

Далее, в справке утверждается, что свое участие в заговоре Тухачевский отрицал «крайне непродолжительно», так как «были приняты все меры, чтобы сломить его сопротивление». 29 мая его будто бы допросил сам нарком внутренних дел Н. И. Ежов, которому Тухачевский сознался во всем: и в том, что Енукидзе еще в 1928 г. вовлек его в правую организацию; и в том, что он с 1925 г. установил шпионские контакты с немцами; и в том, что в 1936 г. в Лондоне Путна устроил ему свидание с сыном Троцкого; и в том, что кроме него в заговор входили Фельдман, С. С. Каменев, Якир, Эдейман, Енукидзе, Бухарин, Карахан, Ягода и другие.

Итак, уточним: 22 мая арестован, 26 мая написал заявление об очной ставке с Примаковым, Путной и Фельдманом, 29 мая во всем признался лично Ежову.

Такая последовательность событий показывает: с Тухачевским произошла та же таинственная метаморфоза, что и с большинством военачальников, арестованных по делу «антисоветской троцкистской организации». Складывается впечатление, будто всем им в какой-то момент показывали или сообщали нечто такое, после чего они немедленно ломались и выражали готовность «помогать следствию».

Что это могло быть?

Комиссия Политбюро ЦК КПСС намекает: то была угроза пыток или даже сами пытки. «На отдельных листах его (Тухачевского. – Г. С. ) показаний обнаружены пятна буро-коричневого цвета», да еще имеющие «форму восклицательного знака», что наблюдается будто бы всегда при попадании крови с предмета, находящегося в движении… Читателю самому предоставляется догадываться, что порочащие себя и других показания Михаил Николаевич дал под пыткой.