Евгений Нестеренко - Размышления о профессии

В некоторых интервью мне задают вопрос: «Расскажите свою биографию, как вы учились в консерватории, как стажировались в „Ла Скала“». Очевидно, журналисты, зная, что я много пел и пою в этом театре, считают, что выступать в нем без стажировки, а тем более, исполнять партии в итальянских операх невозможно. Однако я в «Ла Скала» не стажировался, так же как не стажировалась там Елена Васильевна Образцова, тоже много лет подряд участвующая в спектаклях этого театра, — мы оба учились только в Ленинграде. Я не возражаю против стажировки певцов в «Ла Скала», дело это хорошее и нужное. Только зачастую стремление попасть туда, равно как безудержное желание принять участие в возможно большем количестве конкурсов, отвлекает некоторых певцов от вдумчивых занятий в родной консерватории, от совершенствования, от требовательности к себе. В их сознании путь на большую сцену лежит только через стажировку в «Ла Скала» или через участие в конкурсах. На попытки попасть в группу стажеров или на конкурс уходит много времени, сил, а что-то важное и существенное, что можно получить у своего педагога и в своем театре, они упускают.

Должен быть поставлен вопрос не о заимствовании школы и опыта, а об обмене опытом. Обмен опытом на равных имеет огромное значение. Здесь были бы полезны творческие командировки не только в Италию, но и в Венскую оперу и в другие крупнейшие центры оперного искусства, как и стажировка зарубежных артистов в Большом театре, что поможет им изучить стилистические особенности исполнения русских и советских опер. Эта традиция, к сожалению, почти утрачена. А ведь многие ныне широко известные зарубежные певцы начинали свою международную карьеру как стажеры Большого театра, и добиться крупных успехов в искусстве им помогло углубленное знакомство с богатейшими сокровищами русской и советской музыкально-театральной культуры. Словом, вопрос надо ставить так: и мы учимся, и у нас учатся, а у нас есть чему поучиться!

Любая вокальная школа знает периоды подъемов и спадов, можно говорить о менее удачных временах и в нашем вокальном искусстве, но отечественная певческая школа никогда не переставала существовать.

Наша задача заключается в том, чтобы, используя огромный опыт отечественных педагогов, опираясь на достижения и осознавая ошибки, учитывая требования времени и изучая данные, накопленные наукой о человеческом голосе, наладить надежную систему подготовки певцов, в совершенстве владеющих своим вокальным аппаратом. Чем больше отличных вокалистов мы воспитаем, тем больше среди них будет настоящих певцов-художников, потому что только полное овладение технологией пения позволяет реализовать весь творческий потенциал, данный артисту природой.

Советскую вокальную школу необходимо оформить документально. Она должна быть представлена не только в описаниях творческой деятельности певцов и грамзаписях их исполнения, но и в сборниках упражнений, в книгах, раскрывающих методологические принципы крупнейших педагогов, к которым могут быть приложены грампластинки с записями уроков.

Мы должны лучше знать историю отечественной вокальной школы, уважать ее, гордиться ею. Полезным был бы выпуск оперного словаря. Зарубежные справочники подобного рода уделяют мало внимания русским и советским певцам, а сведения о русских и советских операх — история создания их, изложение содержания — часто грешат неточностями, а то и тенденциозным толкованием.

Во время гастролей за рубежом нередко приходится беседовать с музыкальными критиками и любителями оперы, и они всегда задают вопрос: «Где можно узнать побольше о великом оперном искусстве вашей страны?» Расспрашивают о советских мастерах оперной сцены и сетуют на то, что пластинок с записями наших певцов продается мало.

Во многих странах (например, в Италии, Австрии, Франции), любят, как я заметил, прежде всего свою музыку: больше всего ею интересуются, много говорят о ней, наиболее горячо на нее реагируют, ревниво относятся к ее интерпретации, строго оценивают произношение и стилистическую верность ее исполнения зарубежными певцами. Всегда спросят у иностранного гастролера: а что он поет из итальянского, австрийского, французского репертуара? Упрекнут, если этой музыки в его репертуаре мало. Мы, к сожалению, ведем себя не всегда так.

На всю жизнь мне запомнилась беседа с Марией Михайловной Матвеевой. Как-то она спросила: «Скажи, а какая музыка тебе больше нравится — русская или зарубежная? Что ты больше любишь петь?» Я не понял вопроса. Для меня наша музыка всегда казалась роднее, ближе. «Конечно же, нашу музыку, — отвечаю, — но почему вы спрашиваете? Разве можно в этом сомневаться?» Она говорит: «А я вот только что спорила с одной ученицей, которая заявила, что ей не интересно петь русскую и советскую музыку, — она любит петь французские, итальянские арии». Этот разговор глубоко запал мне в душу. Я был тогда совсем молод, но остро почувствовал тревогу старого педагога. Убежденность Марии Михайловны в высочайшем уровне русского музыкального искусства передалась мне и стала примером отношения к отечественной культуре.

Говорят: научиться можно, а научить нельзя. Действительно, все студенты консерватории получают равное количество знаний, точнее, имеют примерно равные возможности. Но из этих людей получаются разные специалисты. Дело не только в способностях, но и в желании, в умении учиться. Московская консерватория имеет богатейшую библиотеку. И вообще, в Москве есть все условия для того, чтобы получить самые разнообразные знания. Тем не менее бывают случаи, когда человек выходит из вуза, не прочитав каких-то важных книг, не побеседовав с интересными людьми, которые преподают в консерватории и с удовольствием могли бы многое рассказать, не посетив интереснейших концертов, проходящих в здании самой консерватории. Потребность впитывать в себя знания и впечатления мне представляется одним из обязательных свойств таланта.

Существуют, конечно, и более тонкие вещи, известные сложности, порожденные временем. Сегодняшний студент иной раз знает массу несущественного, не ведая вместе с тем о многом самом необходимом, как, например, и сегодняшние дети, которые много знают, так как многое смотрят по телевизору, но вместе с тем каких-то важнейших книг не читают, потому что видели экранизацию романа или потому, что в книге отсутствует захватывающий сюжет. Поэтому некоторые красоты русского языка для них остаются неизвестными, равно как и многие прекраснейшие творения человеческого разума. Это болезнь возраста, и лет через пятнадцать они вернутся к «Войне и миру» или «Евгению Онегину». Но явление это довольно распространенное. Так и некоторые студенты: когда с ними беседуешь — всех певцов они слышали в записи или в живом звучании, многое видели по телевизору, читали, слышали разговоры. А столкнешься с ними поближе — им не известны элементарные вещи, но воспринимать их они не желают, поскольку уверены, что все знают и понимают.