Владимир Ленин (Ульянов) - Полное собрание сочинений. Том 15. Февраль-июнь 1907

Спрашивается, стоило ли останавливаться на таком ясном и очевидном обстоятельстве?

Я глубоко убежден, что стоило, ибо в этом пункте мы вплотную подходим к выяснению того вопроса, который поставлен Центральным Комитетом, именно: о допустимых или недопустимых выступлениях в печати.

Если бы в разбираемом месте брошюры было сказано: 31 продавали за деньги голоса рабочих кадетам, тогда это было бы приписыванием позорного и преступного образа действий противнику. За такое утверждение сделавший его подлежал бы суду, разумеется, вовсе не за «внесение смуты в ряды пролетариата», а за клевету. Это вполне ясно.

Наоборот, если бы в разбираемом месте брошюры было сказано: 31 выступили для присоединения к кадетским голосам голосов рабочих при условии места в Думе для с-д., – тогда это был бы образчик лояльной, корректной, допустимой для членов партии полемики.

Чем отличается от этой формулировки та, которая выбрана мной? Она отличается тоном, делающим всю музыку. Именно эта формулировка как бы рассчитана на то, чтобы вызвать у читателя ненависть, отвращение, презрение к людям, совершающим такие поступки. Эта формулировка рассчитана не на то, чтобы убедить, а на то, чтобы разбить ряды, – не на то, чтобы поправить ошибку противника, а на то, чтобы уничтожить, стереть с лица земли его организацию. Эта формулировка действительно имеет такой характер, что вызывает самые худшие мысли, самые худшие подозрения о противнике и действительно, в отличие от формулировки убеждающей и поправляющей, она «вносит смуту в ряды пролетариата».

Значит, вы признаете такую формулировку недопустимой? – спросят меня. – Конечно, да, – отвечу я, – только с маленьким добавлением: недопустимой для членов единой партии. В этом добавлении весь гвоздь вопроса. Вся неправильность, скажу больше, недобросовестность выдвинутого против меня Центральным Комитетом обвинения в том и состоит, что ЦК умалчивает об отсутствии единой партии в то время, когда писалась брошюра, в той организации, от которой она (не формально, а по существу дела) исходила, целям которой она служила. Недобросовестно обвинять за «недопустимое для членов партии выступление в печати» по такому поводу, когда был раскол в партии.

Раскол есть разрыв всякой организационной связи, переводящий борьбу взглядов с почвы воздействия из-внутри организации на почву воздействия извне организации, с почвы исправления и убеждения товарищей на почву истребления их организации, на почву возбуждения рабочей (и вообще народной) массы против отколовшейся организации.

То, что недопустимо между членами единой партии, то допустимо и обязательно между частями расколовшейся партии. Нельзя писать про товарищей по партии таким языком, который систематически сеет в рабочих массах ненависть, отвращение, презрение и т. п. к несогласномыслящим. Молено и должно писать именно таким языком про отколовшуюся организацию.

Почему должно? Потому что раскол обязывает вырывать массы из-под руководства отколовшихся. Мне говорят: вы вносили смуту в ряды пролетариата. Я отвечаю: я умышленно и рассчитанно вносил смуту в ряды той части петербургского пролетариата, которая шла за отколовшимися накануне выборов меньшевиками, и я всегда буду поступать таким образом при расколе.

Своими резкими оскорбительными нападками на меньшевиков накануне выборов в СПБ. я действительно заставил дрогнуть ряды верящего им и идущего за ними пролетариата. Это была моя цель. Это был мой долг, как члена с. – петербургской с.-д. организации, проводящей кампанию левого блока. Ибо после раскола для проведения этой кампании надо было разбить ряды меков, ведших пролетариат за кадетами, надо било внести смятение в их ряды, надо было возбудить в массе ненависть, отвращение, презрение к этим людям, которые перестали быть членами единой партии, которые стали политическими врагами, ставящими нашей с.-д. организации подножку в ее выборной кампании. По отношению к таким политическим врагам я вел тогда – ив случае повторения или развития раскола буду вести всегда – борьбу истребительную.

Если бы после устроенного меньшевиками раскола в СПБ. мы не внесли смуты в ряды руководимого меньшевиками пролетариата, то мы не могли бы провести нашей выборной кампании левого блока. И я жалею только о том, что, находясь вне Питера, я недостаточно помог этому делу вырывания масс из-под влияния отколовшихся меньшевиков, ибо при более усердном и успешном выполнении этой задачи левый блок одержал бы в СПБ. победу. Это доказано цифровыми данными о результатах выборов.

Коренная логическая (и не только логическая, конечно) ошибка обвинения состоит именно в том, что коварно обходят вопрос о расколе, замалчивают факт раскола, пытаются предъявить требования, законные с точки зрения единства партии, к условиям, когда нет единства, нет одной партии и притом еще – я буду доказывать это впоследствии – нет по вине самого обвиняющего ЦК, устраивавшего и прикрывавшего раскол!

Если бы кто-нибудь стал применять мерку допустимой внутри партии борьбы к борьбе на почве раскола, к борьбе, извне направляемой против партии или (при местном расколе) против данной партийной организации, то такого человека пришлось бы счесть либо детски наивным, либо лицемером. С точки зрения организационной, раскол означает разрыв всякой организационной связи, т. е. переход от борьбы, убеждающей товарищей внутри организации, к борьбе, разрушающей враждебную организацию, уничтожающей ее влияние на массы пролетариата. С точки зрения психики совершенно ясно, что разрыв всякой организационной связи между товарищами уже означает крайнюю степень взаимного озлобления и вражды, перешедшей в ненависть.

А в петербургском расколе было еще два особых обстоятельства, удесятерявших остроту и беспощадность борьбы.

Первое обстоятельство – роль Центрального Комитета партии. «По уставу», он должен был объединять, и всякий местный раскол должен вести не к борьбе на почве раскола, а к жалобе в ЦК или, говоря шире, к обращению в ЦК за содействием по восстановлению единства. На деле, ЦК в СПБ. был накануне выборов инициатором и участником раскола. Именно это обстоятельство, подробно и документально развитое в мотивировке к решению конференции предъявить встречное обвинение, и заставляет нас признать петербургский раскол нечестным расколом. Я буду особо говорить об этом впоследствии и настаивать на постановке судом вопросов, вытекающих из юридической природы этого обвинения, предъявляемого обвиняемым против обвинителя.