Владимир Ленин (Ульянов) - Полное собрание сочинений. Том 17. Март 1908 — июнь 1909

Этой именно экономической сущности национализации в буржуазной революции, совершаемой рабочими и крестьянами, совершенно не поняли Маслов, Плеханов и К. Они составляли аграрную программу не для борьбы со средневековым землевладением, как с одним из важнейших остатков крепостнических отношений, не для полного очищения пути для капитализма, а для жалкой мещанской попытки «гармоничного» соединения старого с новым, собственности на землю, возникшей благодаря наделению, и конфискованных революцией крепостнических латифундий.

Чтобы, наконец, показать всю мещанскую реакционность идеи муниципализации, привожу данные относительно аренды (на значение вопроса об аренде, в споре с Масловым, я указывал уже в 1906 г. в своей брошюре «Пересмотр аграрной программы рабочей партии» [27]). В Камышинском уезде Саратовской губернии [28]:

Взгляните на действительное экономическое соотношение между надельной землей, которую премудрые Маслов и Плеханов оставляют в собственность крестьянам, и землей не надельной (арендной), которую «муниципализуют». Безлошадные крестьяне, а таких хозяйств в России в 1896–1900 гг. было в общей сложности 3 1/ 4млн. из 11,1 млн., – сдают в аренду в десять раз больше земли, чем сами арендуют. Их засеянная земля в пять раз меньше их «наделов». У крестьян с одной лошадью (3 1/ 3млн. хозяйств во всей России) количество арендуемой земли едва превышает количество земли, сдаваемой в аренду, а площадь засеянной земли оказывается меньше «надела». Во всех высших группах, т. е. у меньшинства крестьян, арендуемая ими земля в несколько раз превышает количество земли, сдаваемой в аренду, и площадь засеянной земли тем более превышает размеры «надела», чем зажиточнее крестьянин.

Подобные отношения господствуют во всей России. Капитализм разрушает земледельческую общину, освобождает крестьян от власти «надела», уменьшает роль надельных земель на обоих полюсах деревни, а глубокие мыслители меньшевики восклицают: «крестьяне восстанут против национализации надельных земель».

Средневековой в России является не только помещичья, но и крестьянская надельная собственность, это «упустили из виду» меньшевики. Укрепление надельной собственности, совершенно не соответствующей новым, капиталистическим отношениям, есть реакционная мера, а муниципализация укрепляет надельную собственность в отличие от ненадельной, «подлежащей муниципализации». Владение надельной землею разделяет крестьян тысячью средневековых перегородок и средневековою фискальною «общиною», задерживает развитие производительных сил. «Община» и это владение наделами неизбежно будут уничтожены капитализмом. Столыпин чувствует это и разрушает по-черносотенному. Крестьяне чувствуют это и хотят разрушить по-крестьянски, или революционно-демократически. А меньшевики восклицают: «Нельзя трогать надельных земель».

Национализация уничтожает являющуюся пережитком «общину» и средневековую надельную собственность так, как только вообще можно мысленно представить себе уничтожение этих учреждений в капиталистическом обществе при наибольшем соблюдении интересов крестьян. «Пресловутый вопрос об «общине», – читаем мы в брошюре «Материалы к крестьянскому вопросу (Отчет о заседаниях делегатского съезда Всероссийского крестьянского союза 6–10 ноября 1905 г.)». Петербург, 1905 г., – совсем не поднимался и молча решен отрицательно: земля должна быть в пользовании лиц и товариществ, – гласят резолюции и первого и второго съезда» (стр. 12). На вопрос, не пострадают ли от национализации надельных земель сами крестьяне, делегаты отвечали: «Все равно получат при разверстке» (стр. 20). Крестьянин-собственник (и его идеолог, г. Пешехонов) великолепно понимает, что «все равно получат землю при разверстке», что скоро будут уничтожены крепостнические латифундии. А «разверстка» в широких размерах, означающая национализацию всех земель, нужна ему для того, чтобы освободиться от пут средневековья, чтобы «очистить» земли, чтобы привести пользование ими в соответствие с новыми экономическими условиями. Это отлично выразил во второй Думе г. Мушенко, говоривший от имени социалистов-революционеров, когда он, со свойственной ему наивностью, сказал: «Правильное расселение (земледельцев) возможно будет лишь тогда, когда земля будет разгорожена, когда будут сняты все перегородки, наложенные на нее принципом частной собственности на землю» (Протоколы II Думы, стр. 1172). Сопоставьте это заявление с вышеприведенными словами Маркса, и вы поймете, что под мещанской фразеологией о «социализации» и «уравнении» скрывается весьма реальное содержание: буржуазно-революционная чистка старой средневековой поземельной собственности.

Муниципализация земель является в буржуазной революции реакционной мерой, так как эта мера препятствует экономически необходимому и неизбежному процессу уничтожения средневековой поземельной собственности, процессу установления однообразия экономических условий на земле для всех хозяев, каковы бы ни были их положения, прошлое, надел 1861 г. и т. д. Раздел земель в собственность теперь был бы реакционным, так как он сохранил бы нынешнюю, устаревшую и являющуюся пережитком собственность на надельную землю; но впоследствии, после полной чистки земли путем национализации, раздел был бы возможен как лозунг нового, свободного фермерства [29]. Дело марксистов помогать радикальной буржуазии (т. е. крестьянству) произвести как можно более полное устранение старого хлама и обеспечить быстрое развитие капитализма, а вовсе не помогать мещанам в их стремлении спокойно расположиться, приспособиться к прошлому.

Третья глава посвящена «теоретическим основам национализации и муниципализации».

Я, понятно, не стану повторять польским товарищам вещей, общеизвестных каждому марксисту, что национализация земель в капиталистическом обществе означает уничтожение абсолютной, а не дифференциальной ренты и т. д. Имея в виду русских читателей, я должен был подробно говорить об этом, так как Петр Маслов утверждал, что теория Карла Маркса об абсолютной ренте есть «противоречие», которое «можно объяснить лишь (!!) тем, что третий том – посмертное издание, куда вошли и черновые наброски автора» («Аграрный вопрос») [30].

Эта претензия Петра Маслова, желающего исправлять черновые наброски Карла Маркса, не является для меня чем-нибудь новым. Еще в журнале «Заря» {83}в 1901 г. я указывал, что Маслов в журнале «Жизнь» {84}исказил теорию ренты Маркса [31]. Однако вскоре после этого Петр Маслов повторил этот развязный и несомненный вздор в 1906 году (предисловие к 3-ему изданию датировано 26 апреля 1906 г.) после выхода «Теорий прибавочной стоимости», где Маркс с полной очевидностью выяснил теорию абсолютной ренты. Это уже бесподобно! Не имея здесь возможности повторить данный в моей книге подробный разбор «исправлений» Маркса Петром Масловым, ограничусь только указанием, что эти поправки оказываются избитыми аргументами буржуазной политической экономии. Петр Маслов доходит до того, что противопоставляет теории абсолютной ренты Маркса «производство кирпичей» (стр. 111), подогревает «закон убывающего плодородия почвы», утверждает, что «без этого закона нельзя объяснить «заокеанскую» конкуренцию» (стр. 107) и, наконец, договаривается до того, что без опровержения Маркса нельзя опровергнуть точку зрения народников: «Если бы не было факта падения производительности последовательных затрат труда на ту же площадь земли, то еще могла бы, может быть, осуществиться идиллия… народников» (Маслов в журнале «Образование», 1907', № 2, стр. 123). Одним словом, в экономической теории Петра Маслова в вопросе об абсолютной ренте, о «факте» убывающего плодородия почвы, об основных ошибках «народничества», о различиях между улучшением культуры и улучшением техники нет ни одного живого слова. Опровергнув теорию абсолютной ренты чисто буржуазными аргументами, донельзя опошленными казенными защитниками капитала, Маслов неизбежно должен был скатиться в ряды исказителей марксизма. Но, исказив марксизм, Петр Маслов оказался при этом настолько сообразительным, что в немецком переводе его книги об «Аграрном вопросе» все его поправки к черновым наброскам Маркса оказались выпущенными. Перед европейцами Маслов спрятал свою теорию в карман! Мне невольно вспомнился по этому поводу – писал я в III главе – рассказ об одном незнакомце, который впервые присутствовал на собеседовании античных философов и все время молчал при этом. «Если ты умен, – сказал этому незнакомцу один из философов, – то ты поступаешь глупо. Если ты глуп, – то поступаешь умно».