Владимир Ленин (Ульянов) - Полное собрание сочинений. Том 19. Июнь 1909 — октябрь 1910

У нас любят – даже, к сожалению, среди людей, желающих быть социал-демократами, – разносить «революционные иллюзии». Но может ли быть что-либо наивнее этой либеральной иллюзии, будто социальный базис контрреволюционной буржуазии («общая оборона») и помещиков – «слаб», будто их можно разбить иначе, как самым решительным и беспощадным революционным натиском масс, восстанием масс? Серьезный историк опять уступает место дюжинному либералу.

Третье течение – кадеты. Г. Милюков называет его «демократическим конституционализмом» и поясняет, что «сущность этой позиции заключается в соединении радикальной политической и радикальной социальной программы». Историк совсем стушевался перед дипломатом-политиканом. На деле – вся политика кадетов идет против радикализма масс. На словах – особенно на «совещании», где есть провинциальные кадеты, несколько ближе чувствующие настроение масс, – мы радикалы, мы печемся о демократизме и о массах.

Г. Милюков (особенно под впечатлением «совещания», должно быть) не заблуждается насчет масс. Он признает бесспорным, что «рост сознательности за последние годы огромный», что «причины массового недовольства не исчезли; быть может, они даже увеличились в числе и действие их усилилось в той же мере, в какой возросла сознательность». Но, если историк вынужден признать это, то либерал все же берет верх: «… в массах, по несчастью, оказалась» (в революции) «возможной лишь более смелая тайная демагогия, которая льстила традиционным взглядам и привычным ожиданиям массы. Эта демагогия связывала чисто искусственным образом понятный и законный лозунг массы «земля» с непонятным и неверно истолкованным лозунгом «воля». При этих условиях даже усвоение народным сознанием естественной связи между двумя лозунгами явилось лишь источником новых недоразумений и плодило те самые иллюзии» и т. д. и т. д. вплоть до «принципа»: ни революции, ни реакции, а «легальная конституционная борьба». На вопрос о возвращении к «старой тактике 1905 года» «необходимо категорически и резко ответить отрицательно».

Читатель видит, что все добрые намерения историка Милюкова искать опоры для тактики партий в широких кругах населения рассыпались в прах, как только дошло дело до крестьянства и до пролетариата. Относительно последнего г. Милюков махает рукой, признавая, что «в городской демократии к.-д. имеют более широкий, более организованный и сознательный социальный базис, чем может его представить какая бы то ни было политическая партия, за исключением опирающейся на рабочий класс социал-демократии». Относительно же крестьян г. Милюков не теряет надежды. «Несмотря на наличность таких препятствий», как «демагогия» и пр., – пишет он, – «не исключена возможность параллельной» (курсив Милюкова) «деятельности демократического конституционализма с непосредственными выражениями желаний народных масс».

Параллельная деятельность! – вот новое словечко для старой либеральной тактики. Параллельные линии никогда не встречаются. Либерализм буржуазной интеллигенции понял, что ему не встретиться никогда с массами, т. е. не стать их выразителем и вождем в России, – «никогда» в силу выросшей после 1905 года сознательности. Но либералы, типа кадетов, продолжают рассчитывать на массы, как на пьедестал своих успехов, своего господства. «Идти параллельно», это значит, в переводе на простой и ясный язык, политически эксплуатировать массы, ловя их словами о демократизме и предавая их на деле. «Поддерживать их (октябристов) систематически в вопросах конституционных» – эти слова доклада г. Милюкова выражают суть политики кадетов. На деле кадеты – пособники октябризма, крыло буржуазного конституционализма. Струве и прочие веховцы прямо, грубо, прямолинейно признают это и требуют, чтобы кадеты перестали «косить глаза влево и заискивать перед презирающими их революционерами» (слова известного ренегата г. Изгоева в «Московском Еженедельнике» {79}, 1909, № 46, стр. 10). Милюков и К oнедовольны только грубостью и прямолинейностью веховцев, только тем, что веховцы портят их дипломатию, мешают им водить за нос отсталые элементы массы. Милюков – практический политик, Струве – доктринер либерализма, но их мирное сожительство в одной партии не случайность, а необходимое явление, ибо буржуазный интеллигент по сути дела колеблется между упованием на массы (которые помогут-де каштаны из огня таскать) и упованием на октябристскую буржуазию.

«Невозможность для современной власти допустить свободное общение между политически-сознательными элементами демократии и демократической массой и делает неосуществимыми главные обещания манифеста 17 октября», – пишет г. Милюков. Нечаянно он сказал тут более глубокую правду, чем хотел. Ибо, во-первых, если правда, что для современной власти невозможно допустить общение масс с демократами (а это несомненная правда), то отсюда следует необходимость революционной тактики, а не «конституционной» борьбы, необходимость вести народ к свержению этой власти, а не к реформированию ее. А во-вторых, и октябрь – декабрь 1905 г., и I Дума, и II Дума доказали, что не только «для современной власти», но и для русского либерализма, для русских кадетов «невозможно допустить свободное общение» между «демократической массой» и социал-демократами, и даже народниками всех оттенков. Кадеты не могли руководить демократией не только рабочей, но и крестьянской во время свобод октября – декабря 1905 г., и даже во время оберегаемых Горемыкиными и Столыпиными Дум демократия не мирилась с главенством кадетов.

Политическое значение кадетского «совещания» конца 1909 года и доклада г. Милюкова состоит в том, что образованные представители либерализма, будучи злейшими врагами революционной социал-демократии, дали превосходное подтверждение правильности ее учета момента и ее тактики. Все, что есть ценного и верного в докладе, есть только размазывание и пережевывание нашего основного тезиса о шаге самодержавия по пути превращения в буржуазную монархию, как о главной отличительной черте переживаемого момента. В этом именно его отличие от вчерашнего и от завтрашнего. В этом основа своеобразной тактики социал-демократов, тактики, которая должна применить принципы революционного марксизма к изменившейся ситуации, а не просто повторить те или иные лозунги.

Либералы признали контрреволюционность крупной буржуазии, признали рост сознательности и недовольства масс. Почему же они не идут решительно на службу к крупной буржуазии, если они отрекаются от революции, от 1905 г., от «демагогии» «земли и воли», если они признают, что октябризм слишком консервативен для крупной буржуазии? Потому что «совещание» провинциалов особенно ясно показало им неудачу новой, столыпинской, буржуазной политики самодержавия. Новый социальный базис для монархии «пока еще весь в будущем», – вот наиболее ценное признание либерализма. Упорядоченный буржуазный конституционализм, с монархией во главе, превосходная вещь, но ее не выходит, ее не выйдет без нового движения масс, – вот итог кадетского «совещания». Нам ненавистно движение масс, ненавистна «демагогия» «земли и воли», ненавистны «политические судороги», но мы реальные политики, мы должны считаться с фактами, мы должны направлять свою политику так, чтобы идти параллельно с движением масс, раз оно неизбежно. «Не исключена возможность» успешной борьбы за руководство крестьянскими и городскими (кроме рабочих) массами: попытаемся словами о нашем «радикализме» обеспечить себе местечко в народном движении, как словами об оппозиции его величества мы обеспечили себе местечко в Лондоне.