Серго Берия - Мой отец – нарком Берия

– Вам надо непременно уехать, – советовал, в частности, Щербаков, первый секретарь Московского комитета партии и секретарь ЦК. Позднее он стал начальником Главного политуправления Красной Армии. Вреда, к слову, принес едва ли не меньше печально известного в среде военных Льва Мехлиса. Хотя, скрывать не буду, как человек был симпатичен.

Сталин отреагировал так. Внимательно посмотрел на эту компанию и сказал: «Я вас рассматриваю как идиотов или сволочей. Но лучше буду рассматривать все же как просто дураков и оставлю на тех местах, где находитесь…»

Всерьез того же Щербакова он не воспринимал. Всем знал цену.

Уже возвратившись в Москву, я узнал от мамы, что как-то в те дни Сталин заехал к нам домой. Как раз бомбили город. Попросил, чтобы его напоили чаем, посидел и, не дожидаясь отбоя воздушной тревоги, уехал. Насколько знаю, в подобных случаях ни в какие бомбоубежища не уходил.

Своеобразный был человек. Он считал, что если есть его приказ не допускать самолеты противника к Москве, значит, так и должно быть.

До 1953 года и о самой войне, и о ее результатах писали не так много, как это было потом. Но кое-что все же в печати появлялось. Скажем, промелькнули материалы об участии в обороне Москвы восьми дивизий НКВД. Эти соединения, брошенные в прорыв, остановили немецкое наступление на целом ряде участков. Теперь об этом, как правило, не вспоминают. Причины понятны: дивизии внутренних войск входили в состав ведомства, обвиняемого во всех смертных грехах…

Чем же провинились люди, насмерть стоявшие под Москвой? Только тем, что сражались не в армейских частях?

Как-то попались на глаза материалы о гибели группы разведчиков 150-го полка войск НКВД по охране особо важных объектов под Москвой. В ночь с 28-го на 29 декабря 1941 года в районе поселка Чуприяново Одинцовского района Московской области четыре разведгруппы этого полка, удачно миновав боевое охранение немцев, отправились выполнять боевую задачу. Сержант Овчаренко, младшие лейтенанты Зима и Нарышкин, сержант Стрюковатый и их подчиненные должны были совершить несколько диверсий на коммуникациях противника, получить ряд разведданных. А на рассвете все они попали в засаду. Завязался тяжелый бой…

Уже в середине семидесятых перезахоронили погибших в одну братскую могилу на Минском шоссе, но ни фамилий на памятной доске, ни обелиска. Неизвестны, мол, имена героев, вот и вся отговорка. А ведь известно, чей прах покоится в подмосковной земле. Большинство воинов-разведчиков родом из Москвы и Московской области, немало было и с Украины. Сержант Николай Овчаренко, скажем, из Днепропетровской области, красноармейцы Федор Литовченко, Дмитрий Сочеев, Федор Олейник – земляки командира, Николай Бородуля – из Николаева, Алексей Тоцкий – из Запорожской области… А мы говорим об отношении к исторической памяти.

Это, разумеется, лишь один пример. Тысячи и тысячи красноармейцев и командиров войск НКВД участвовали в обороне столицы. Фронтовики знают, как сражались эти люди. К слову, не только там. Вспомните, как дрались части НКВД под Сталинградом, в других местах. И горько сознавать, что подвиг этих героев затушевывается сегодня вполне сознательно.

Столь же храбро дрались под Москвой и пограничные дивизии. Об этом тоже мало кто сегодня знает. Впрочем, как и о том, что все пограничные части входили в состав НКВД.

Это были хорошо оснащенные соединения, имевшие на вооружении противотанковые орудия. Переброшенные с Дальнего Востока, они составили внутреннее кольцо обороны и сыграли колоссальную роль в подмосковной операции. Когда немцы в нескольких местах прорвали первую линию обороны и устремились к Москве, опасные направления прикрыли именно они.

И Жуков, и Рокоссовский высоко оценивали роль частей НКВД в обороне столицы. Немало добрых слов о них можно встретить и в мемуарах других военачальников. Иными словами, колоссальный вклад этих войск в нашу Победу никогда не ставился под сомнение, и мне абсолютно непонятно, зачем понадобилось сегодня столь неуклюже переписывать историю.

Многое о тех днях я узнал от самого Георгия Константиновича. Когда Жукова отозвали из Ленинграда, он был довольно частым гостем в нашем доме. В течение трех-четырех месяцев они с отцом почти ежедневно приезжали к нам обедать, а нередко Георгий Константинович и оставался ночевать. Формально осенью-зимой сорок первого его штаб находился вне Москвы. Об этом написано много. Да и сам Георгий Константинович писал в мемуарах: «Я позвонил Верховному…», «Мне позвонил Сталин…». На самом деле это не так. Почти безвыездно Жуков находился в Москве, и управление войсками шло из столицы. Так что Сталину не было необходимости звонить Жукову, он его просто спрашивал…

Уже после войны Георгий Константинович рассказывал мне о поездках на фронт. Нередко, в места прорывов, они выезжали вместе с моим отцом. А ситуации, как вспоминали затем оба, бывали критические. Например, прорвутся немцы на том или ином участке обороны, а перед ними никого и ничего. Случалось и так. Когда заходила речь об осени – зиме сорок первого, и отец, и крупные военные всегда с теплотой вспоминали пограничников, солдат и командиров внутренних войск НКВД. Отец – я его хорошо понимал – не без гордости говорил о них. А Жуков, Рокоссовский тоже хорошо знали цену полнокровным, отлично оснащенным дивизиям. Оба не раз видели их в деле.

И коль уж я заговорил о войсках Наркомата внутренних дел – а сказать правду о них считаю своим моральным долгом – хотел бы напомнить еще вот о чем. Почему-то никто не задумывается сегодня над таким фактом. Немцы прорвались на некоторых участках обороны до полутора десятков километров в глубину, а в самой Москве агентуре противника не удалось совершить ни одной диверсии. Сигнальщики, конечно, были, но вылавливали их быстро. Дело в том, что весь город был разбит на квадраты, и в случае чего кольцо сжималось мгновенно.

Сколько написано в последние годы о паническом бегстве чекистов из Москвы осенью сорок первого года. Пишут, что Наркомат внутренних дел эвакуировался в числе первых. Как я уже говорил, эвакуация даже не планировалась. Я знаю одного-единственного человека, который выехал в те дни из Москвы без разрешения. Его тут же сняли с должности, разжаловали и отправили рядовым на фронт. Ни один начальник управления НКВД Москву не оставил, да и не мог бы этого сделать. Зачем же возводить напраслину и на этих людей? Напротив, органы НКВД сделали все, чтобы парализовать действия гитлеровских спецслужб в ближнем и дальнем тылу.

Так было не только в Москве, хотя без диверсий в нашем тылу, конечно же, не обходилось. В Ленинграде, например, были сожжены Бадаевские склады. Факт общеизвестный. Но опять же мало кто знает, что еще до блокады органы НКВД неоднократно предупреждали обком партии, что нельзя держать такие запасы продовольствия в одном месте. К сожалению, настойчивые требования чекистов Жданов оставил без ответа, а продовольствие так и не рассредоточили. Чем это обернулось для осажденного города позднее, известно.