Серго Берия - Мой отец – нарком Берия

Словом, так Игорь Васильевич стал «отцом» атомной бомбы.

Спустя какое-то время Сталин обратился к моему отцу: надо, мол, определиться с президентом Академии наук, кто подходит? Нельзя ли, сказал, Курчатова на этом посту использовать?

Мой отец был категорически против. Вызвал Курчатова, рассказал о разговоре со Сталиным и сказал:

– Решать тебе, Игорь Васильевич. Если надумаешь уходить – возражать не буду, конечно. Останешься руководить проектом – буду рад.

Курчатов был умный человек, к славе относился равнодушно и прямо ответил, что президентство в Академии наук рассматривает нежелательным и хотел бы остаться в проекте. Тогда, сказал отец, сам Сталину об этом и скажи. Реакцию Сталина предугадать было нетрудно. Иосиф Виссарионович очень резко реагировал, когда кто-либо отвергал в таких случаях его предложения. Игорь Васильевич сам мне рассказывал, как Сталин рассердился и обвинил в упрямстве и Курчатова, и моего отца. Мол, Берия тебя настроил, вот и не хочешь идти в президенты академии. И пригрозил, что все равно заставит его стать президентом.

Примерно такая же история была и с Сахаровым. Рассказывать о масштабе дарования этого ученого, думаю, сегодня не стоит. Он учился на третьем или четвертом курсе университета, когда попал в поле зрения моего отца. У него уже тогда были интересные предложения, которые могли быть использованы на второй стадии реализации проекта.

Отец имел довольно полную информацию обо всех молодых людях, успевших так или иначе проявить себя в тех областях, которые были связаны, в частности, с обороной страны. Понятно, что сам отец не ездил по институтам и университетам, этим занимались другие люди. Были созданы специальные группы, которые целенаправленно занимались подбором научных кадров, в том числе и для ядерного проекта. Это не были представители высшей школы или Академии наук. Помнится, такой важной работой активно занимался академик Тамм, физик-теоретик академик Фок и другие. Всех не припомню, но привлекали для отбора перспективной научной молодежи и таких известных ученых, как Ландау, Гинзбург. Не помню, кто именно, но Сахарова как претендента они… забраковали. Вывод сделали тогда такой: человек он, наверное, способный, талантливый, но неконтактный и так далее. Дело в том, что и в молодости Андрей Дмитриевич был убежденным в своей правоте человеком. Не имею в виду в данном случае его философские взгляды. Так вот, с точки зрения науки, решили корифеи, с ним будет нелегко. Он выдвигал концепции, которые пожилые, много лет отдавшие науке, люди порой не воспринимали. Так бывает. А Сахаров отстаивал зачастую свои идеи, прямо скажем, в резкой форме. Видимо, корифеи и решили: а зачем нам такой, пусть и очень талантливый, но неудобный молодой человек.

Что было, то было… Сколько талантливых ребят тогда отыскали. И не только физиков, но и математиков. Их сразу же приглашали на собеседования, семинары. Это была колоссальная работа. И, надо отдать должное нашим ученым, они с ней справились, в результате были созданы поистине уникальные коллективы, способные реализовать ядерный проект.

Много лет спустя я прочел, как Андрей Дмитриевич вспоминал о встрече с моим отцом. «Только после того я испугался, – писал Сахаров, – и понял, с кем имел дело». Чисто по-человечески читать все это неприятно. И вот почему. Как раз отец, которого он якобы боялся, относился к нему с большой симпатией. Сахаров сам ведь вспоминал, как мой отец предложил ему обращаться в случае необходимости.

Отец отлично знал об отношении маститых ученых к Сахарову. Он имел полную информацию об этом студенте, явно талантливом молодом человеке, который выдвигает собственные оригинальные концепции. И если на большинство талантливых ребят он имел списки, какие-то материалы, то на Сахарова имел, как я говорил, довольно подробный материал. Знаю я это и от Ванникова, и от Махнева, члена Комитета, генерала, помощника отца, ведавшего делопроизводством. Так вот, они вспоминали, как произошло знакомство моего отца с Сахаровым. Заинтересовавшись «ершистым» студентом, отец пригласил его на беседу. Разговор был откровенный.

– Как думаете, почему наши ученые не воспринимают ваши идеи? – спросил отец.

Сахаров откровенно рассказал, что думает по этому поводу.

Независимость, неординарность мышления отцу импонировали всегда. Он пригласил молодых расчетчиков-теоретиков и попросил ознакомиться с теми идеями, которые с жаром отстаивал университетский студент. Мнение их было единодушным:

– Лаврентий Павлович, он ведь только студент, но почти готовый ученый.

– Тогда так, – сказал отец. – Помогите ему. Пусть заканчивает учебу, свои расчеты и забирайте его к себе. Пусть занимается вашей темой.

И довольно быстро, попав в группу расчетчиков-теоретиков, людей довольно молодых, Сахаров ее и возглавил. Непосредственного отношения к конструированию бомбы, получению необходимых материалов он как физик-теоретик не имел, но его расчеты были тогда использованы. Те самые, что он начинал делать еще студентом. Во всяком случае, в основу его работы были положены именно они. Выдающийся ученый, и жаль, конечно, что свой потенциал он не реализовал в полной мере…

Органам Сахаров был известен давно, и желание расправиться с ним тоже было. Андрей Дмитриевич был из тех людей, которые не скрывают свои мысли, просто не умеют скрывать. Конечно, он не выражал свои взгляды столь откровенно и тем образом, как это было потом, но органам хватало и того, что было. Оснований по меркам того времени для «привлечения» парня было предостаточно. Если сказать прямо, мешал мой отец. Только это их и сдерживало. Самое ужасное, что инакомыслие у нас всегда рассматривалось как уголовное деяние против государства. И тогда, и позднее. Какая разница, или тебя в камеру тюрьмы НКВД засунут, или в психбольницу, как это было еще не так давно?

Я уже говорил, что отец всячески поощрял мое увлечение техникой. По его же совету я начал заниматься радиолюбительством. С него и началось мое знакомство с радиолабораторией НКВД. Впрочем, название было довольно условным – в этой лаборатории работали экспертные группы по самым разным направлениям. Один из специалистов, помогавших мне овладеть радиотехникой, помню, знакомил меня с радиостанциями для разведчиков, созданными нашими конструкторами, немцами, англичанами. Можете представить интерес мальчишки… Очень заинтересовала меня и группа людей, находившихся даже в этой закрытой лаборатории на особом режиме. К ним никого не подпускали, и довольно продолжительное время свое любопытство я удовлетворить не мог. Каково же было мое разочарование, когда я узнал, что это «всего лишь» засекреченные физики, которые анализируют какие-то материалы, поступающие из-за границы. Меня это нисколько не удивило, потому что подобных групп было немало. Работали они по разным направлениям, давая экспертные оценки тем или иным материалам.