Евгений Решин - Генерал Карбышев

Болезни истощили Карбышева, у него был вид дряхлого старика. Чтобы поставить его на ноги, группа командиров выделяла для него из своего скудного пайка семнадцатую часть хлеба.

«…После выздоровления, — свидетельствует старший лейтенант Ф. П. Адашев, — Карбышева снова посетил немецкий офицер. Гитлеровец прочитал вслух заметку в газете о том, что Советское правительство обратилось к германским властям с просьбой об обмене двух немецких генералов на Дмитрия Михайловича, и посоветовал ему отказаться от обмена.

— Лучше переходите на службу к нам, коммунисты вас расстреляют.

— Готов нести любую ответственность перед Родиной, пусть поступят со мной, как найдут нужным, — ответил Карбышев, заметно обрадованный услышанным».

Пленные, узнав о предстоящем отъезде генерала, шли к нему проститься. Все давали свои адреса, просили рассказать на Родине, как фашисты измываются над советскими финами. Некоторые передавали записки, в которых помимо домашнего адреса содержалось всего лишь четыре слова: «Я еще жив, отомстите!» Дмитрия Михайловича обнимали, трогательно прощались с ним, а потом подняли на руки и, сопровождаемые часовыми охраны, понесли до ворот.

Когда Карбышев очутился за пределами лагеря, к нему подошел фашистский генерал и объявил, что германское правительство предлагает ему отказаться от обмена и перейти на службу в немецкую армию, так как в Советской стране его считают изменником и отказались от него как от врага народа. Теперь он волен поступать, как ему заблагорассудится, и может идти, куда желает — он свободен.

Карбышев твердо ответил:

— Никуда не пойду. Если меня действительно обменивают на немецких генералов и договор об обмене подписан, то по действующему международному праву Правительство Германии обязано передать меня Советскому правительству через нейтральное государство. Если же это провокация и меня хотят убить, то пусть убивают здесь, на глазах у всех военнопленных.

Он вернулся в лагерь и крикнул как можно громче:

— Никакой их «свободой» фашисты не заставят меня служить им!

В конце сентября 1941 года Карбышева с большой группой советских военнопленных отправили в другой офицерский лагерь на территории Польши — в Замостье. Фашисты боялись всевозрастающего влияния Дмитрия Михайловича на советских пленных.

Два лагеря — один офицерский в самом городе Замостье, а другой на его окраине под названием «Норд» — для рядовых и инвалидов.

Всех генералов и старших офицеров, в том числе Карбышева, поместили в штадтлагере, т. е. в самом городе, в бараке № 11, который носил громкое название «генеральского».

Под лагерь фашисты заняли казармы и конюшни польской кавалерийской дивизии.

Вообще же Замостье ничем не отличалось от Острув-Мазовецка, разве только комендантом: с ним можно было разговаривать по-русски. На эту должность фашисты назначили белоэмигранта Козлова. Он не забыл русскую речь, но ненавидел Советскую Россию и изощрялся в издевательствах над пленными.

С октября 1941 по март 1942 года из десяти тысяч наших офицеров осталось в живых едва ли пятая часть.

В Замостье уборщиком в 11-й барак назначили Т. Н. Шумилина. Он знал Карбышева по Острув-Мазовецка и обрадовался новой встрече.

«В генеральском бараке, — вспоминает Шумилин, — как и в других, были двухъярусные нары. Только генералу Карбышеву дали односпальную деревянную кровать, которая стояла за фанерной перегородкой. Я и друг Карбышева полковник Петр Филиппович Сухаревич помещались рядом с ним за перегородкой.

Каждое утро Дмитрий Михайлович вставал раньше всех, тихо будил меня, напоминая:

— Пошли на зарядку!

Внешний вид его пугал — маленький рост, худоба, кожа да кости, запавший рот… Но стоило ему заговорить, и он становился прекрасным: лицо вдохновенное, глаза с искоркой. Мы готовы были слушать его без конца.

Каждое утро мы умывались снегом, прогуливались, потом шли в барак завтракать. Завтрак наш состоял из миски брюквенного супа и ста граммов хлеба. После завтрака я уходил на промысел: раздобыть где-нибудь морковку. У меня был знакомый повар Чернецкий, с которым я когда-то вместе служил в армии, и он время от времени выручал меня, давая морковь и другие овощи. Когда я приносил их в барак, Дмитрий Михайлович говорил: „Вот это витамины!“ Но беда заключалась в том, что у Карбышева действительно не хватало зубов, он потерял их уже в плену. Я тер морковку самодельным ножом, и мы оба наслаждались этим лакомством».

Старший лейтенант Петр Павлович Кошкаров, один из героических защитников Брестской крепости, попал вместе с Карбышевым в Замостье. Приводим отрывок из его воспоминаний, хранящихся в Музее артиллерии, инженерных войск и связи в Ленинграде:

«Дни шли за днями. Все чаще к Карбышеву приходили военнопленные, обращались к нему за помощью и добрым советом, которые они всегда получали от него.

Чтобы поднять дух военнопленных и их волю к борьбе, Карбышев часто рассказывал военнопленным о славе русского солдата.

На одной из таких бесед в бараке присутствовали начальник полиции лагеря предатель Скипенко и комендант Козлов. Последний ехидно спросил Дмитрия Михайловича:

— Что это вы все о славе русского оружия толкуете? С каких это пор пришла к нему слава?

— С каких? — переспросил Карбышев и продолжил: — Да с первых лет образования русского государства, если знать вам угодно. Еще со времен князей Олега и Святослава и вплоть до наших дней слава русских воинов всегда стояла на очень большой высоте. Француз Ланжерон, служивший в России при Екатерине Второй, констатировал, что русская армия, несмотря на серьезные недостатки ее организации, очень сильна. Он весьма убедительно объяснил это великолепными качествами русского солдата… Великий полководец Суворов считал, что для русского солдата нет ничего невозможного, что он чудо-богатырь… — и генерал, словно обозревая всю историю нашего Отечества, стал раскрывать перед нами ее героические страницы…

Карбышев привел еще много других примеров героизма русских солдат в борьбе с врагами. Он говорил о решающей Бородинской битве в Отечественной войне 1812 года, выигранной нами благодаря мужеству воинов и всего народа. Об осаде Севастополя в Крымской войне, которая вошла в историю как образец героизма русских солдат и моряков. Не упустил и первой мировой войны, подробно рассказывал о Брусиловском прорыве…

По-видимому, Дмитрий Михайлович умышленно умолчал о многих войнах России с Германией. Это заметил комендант Козлов.

— Генерал, — произнес он с несвойственной ему учтивостью, — вы прекрасно знаете историю, но, насколько мне помнится, Россия вела войны не только с Польшей и Францией, но и с великой Германией. Не хранятся ли в вашей памяти какие-либо сведения на этот счет?