Рейн-Мари Пари - Камилла Клодель

Я счастлива была узнать от вас, что готовится нечто радостное для меня. Если бы для начала мне уплатили за государственный заказ, который вот уж неделя, как сдан, и ничего о нем не слышно, это уже было бы замечательно.

В 1907 году статья все еще не вышла. 2 июня Камилла Клодель снова пишет Маргерит Дюран. Тон письма откровенно неприязненный:

Я немного запоздала с ответом на вопросы, которые вы мне задавали. Во-первых, я чувствовала и до сих пор чувствую себя очень плохо. Три четверти времени провожу в постели, находя облегчение только в лежачем положении. Мне некому доверить отправку письма, так что не следует удивляться моей необязательности. Вопросы ваши мне кажутся праздными, ненужными для вашей статьи: какая надобность знать, кто были владельцы моих статуэток.

У вас достаточно материала — то, что я вам сказала в нашу последнюю встречу, гораздо интереснее, чем пускаться в перечисления и ненужные подробности. Так что отвечать вам мне казалось лишним.

Этим же годом датируется ее последняя выставка у Эжена Бло. Больше Камилла Клодель уже не появится ни в обществе, ни у старых друзей: ни у Швобов, ни у Поттешеров. В 1909 году Поль Клодель записывает в дневнике: “Париж, безумная Камилла… огромная и чумазая, без умолку говорящая монотонным металлическим голосом”. Потом, в 1911-м, две зачеркнутые строки: “27 ноября — Камилла в четыре часа утра убежала из дому, где она, неизвестно”.

Остров Святого Людовика уже больше не монастырь, но тюрьма; предоставим слово Полю Клоделю: “Жильцы старого дома на набережной Бурбон жаловались. Что это за квартира на первом этаже с постоянно запертыми ставнями? Внутри грязь и беспорядок были, говорят, неописуемы…”

На самом деле Камилла Клодель самосжигалась на медленном огне. Разрушив свои творения, потом внутренние источники творчества, любовные и дружеские отношения, она ничего не оставила от себя, кроме загнанной тени в темной мастерской, ищущей безмолвия и забвения. И все же трудно было решиться на крайнюю меру — фактически обречь ее на медленную смерть, доверив жестокой медико-административной машине.

Потом Поль Клодель написал: “Пришлось пойти на такой шаг… и это на тридцать лет”.

Заживо умершая

1913–1943

Была я счастлива, была прекрасней всех, но вдруг

Как зеркало разбилось все как если б день единый возвестил,

Что умерло среди слепых воспоминанье.

Поль Клодель. Золотая голова

Как было принято решение о госпитализации? Кем? Эти вопросы остаются без четких ответов: почти вся переписка была уничтожена, Поль Клодель в своем “Дневнике” с уклончивостью сивиллы обходит факты личного характера, и биограф художницы вынужден рассуждать как детектив.

Вот протокольное изложение событий.

Воскресенье, 2 марта 1913 года. Смерть Луи-Проспера Клоделя в Вильнёве в 3 часа утра.

Вторник, 4 марта. Похороны в Вильнёве. Камилла не извещена и отсутствует.

Среда, 5 марта. Поль Клодель встречается с доктором Мишо, врачебный кабинет которого находится в доме 19 по набережной Бурбон. Последний выписывает медицинское заключение — по закону 1838 года оно является основанием для принудительной госпитализации.

Пятница, 7 марта. Поль Клодель встречается с директором больницы в Виль-Эврар. Медицинское заключение уже передано ему, но он требует внести в текст какие-то поправки.

Суббота, 8 марта. Поль Клодель пишет врачу, пересылая ему исправленное заключение, с тем чтобы госпитализация могла состояться в этот же день. Поскольку заключение не дошло вовремя, Камилла проводит свое последнее воскресенье в Париже.

Понедельник, 10 марта. Камилла госпитализирована. Два дюжих санитара силой вламываются в мастерскую на набережной Бурбон и забирают ее.

Такая поспешность в стремлении изолировать Камиллу может показаться достойной осуждения. Впрочем, Поль Клодель сам пишет в своем “Дневнике”: “Я был очень несчастен всю эту неделю”. Конечно, соблазнительно увидеть в подобном трагическом решении расправу буржуазного порядка — с его узколобой моралью, проникнутой духом забывшего о милосердии католицизма, — над творческой натурой, над гением и его воображением. Но мог ли Поль Клодель, внезапно ставший главой семьи, оказаться соучастником козней завистливых и мстительных женщин, когда все свидетельствует о том, что его любовь к сестре была, да и впоследствии осталась нерушимой? Переписка Поля с сестрой никогда не прерывалась. В каждый свой приезд он навещал ее в приюте. Он единственный из членов семьи, кто проводил подле Камиллы значительное время, чтобы поддержать ее.

Между тем очень скоро законность изоляции стала предметом полемики.

19 сентября 1913 года в “Авенир де л’Эн”, “органе демократии департамента Шато-Тьерри”, антиклерикальной ежедневной газете, появилась под рубрикой “Наши земляки” следующая статья:

Творчество гениальной скульпторши, уроженки нашего департамента, анализирует великий поэт: таково содержание специального выпуска “Ар декоратиф”, где Поль Клодель представляет нам могучее и трепещущее внутренним светом искусство своей сестры Камиллы Клодель. Эта удивительная художница, которую судьба с неослабевающим упорством осыпала ударами, долго дожидалась момента, когда медлящая справедливость признает ее равной величайшим гениям пластических искусств. Благодаря “Ар декоратиф” момент этот настал; те, кто по сорока восьми репродукциям (включая цветную вкладку), собранным г-ном Фернаном Ошем, смогут получить представление о ее творениях, в которых благородство Донателло одушевлено трепетом сегодняшней жизни, не колеблясь, признают Камиллу Клодель истинным скульптором нашего времени. Между тем — факт чудовищный, в который трудно поверить, — ее, пребывающую в расцвете своего прекрасного таланта, в здравом уме и трезвом рассудке, схватили, грубо швырнули в машину, невзирая на негодующие протесты, и с этого дня великая художница заточена в сумасшедшем доме. Быть может, “Авенир де л’Эн” департамента Шато-Тьерри в интересах правосудия и уважения к свободе личности осветил бы более подробно это похищение и насильственную изоляцию, ничем не оправданные и являющиеся чудовищным преступлением в стране, которая считает себя цивилизованной? Страшно то, что в силу закона 1838 года о душевнобольных повседневно и безнаказанно совершаются преступления, но в то же время католическая церковь и военщина могут беспрепятственно творить любое беззаконие; они неприкосновенны и как бы выше закона.

Эта первая статья прямо не указывает на семью Клодель. Все изменилось, когда делом заинтересовалась парижская пресса. Поль Вибер, журналист “Гран насьональ”, в номере от 8 декабря 1913 года обрушился на закон 1838 года. 12 декабря “Авенир де л’Эн”, отзываясь на эту публикацию, поместил в разделе местных новостей статью без подписи, действующих лиц которой без труда узнали жители Вильнёв-сюр-Фер.