Иван Малютин - Незабываемые встречи

Беседы наши были очень короткими, Подъячев с интересом спрашивал о моей жене, детях, о жизни.

А потом говорил:

— Вот я на днях слышу: читают по радио мой рассказ. Хорошо читают, а не могу понять, какой-такой рассказ. Оказалось, читали «Карьеру Дрыкалина».

После какого-то тяжелого припадка Подъячеву было прописано врачами лежать в постели, чтобы припадок не повторился.

Как ни тяжело было расставаться с писателем, а время пришло мне уезжать из Обольянова. Вдвоем с Анатолием Семеновичем поехали мы в Дмитров, а оттуда на поезде я добрался до Ярославля.

Вспоминается лето 1927 года. Семен Павлович немного окреп, и врачи посоветовали ему отдохнуть на пароходе, проехать от Дмитрова до Горького в сопровождении своего друга Марии Степановны.

В этот год меня навестили Подъячевы. С Ярославской пристани они наняли извозчика и на каком-то стареньком тарантасике поехали на фабрику «Красный Перекоп».

Я шел на службу в архив фабрики. Навстречу мне из ворот с фабричного двора выезжал тарантасик. Я невольно взглянул на мужчину в старом серого цвета армяке и в черной старенькой мягкой пирожком шляпе. Рядом с ним сидела женщина.

Они окликнули меня.

— Иван Петрович!

Извозчик остановился. Мы с Подъячими дружески расцеловались.

— Как же вы, Павлыч, через плотину-то и фабричный двор проехали, ведь тут не пропускают посторонних…

— Уговорили, — ответил Подъячев.

Дальше мы пошли пешком берегом пруда, мимо большого каменного дома, в котором помещался рабфак.

— Какая красота! Ты, Петрович, живешь здесь, что граф Толстой в Ясной Поляне.

Несколько минут мы стояли перед окнами нашего дома на берегу пруда и любовались видом, открывшимся перед нами.

В Ярославле Семену Павловичу захотелось осмотреть нашу фабрику. Во дворе встретился заведующий заводской библиотекой Догадкин. Поздоровались, познакомились.

— Книги ваши, — говорил Догадкин, — пользуются в библиотеке огромным спросом, не бывает дня, чтобы кто-нибудь не спросил. Очень нравятся рабочим и «Мытарства», и «Этапы».

Догадкин провел нас в главную контору, где нам выдали пропуска на фабрику.

Мы обошли ткацкий, прядильный и другие цехи фабрики, потом спустились в машинное отделение и паровую. Все здесь интересовало Павлыча. Но когда мы вышли на волю, он сказал:

— Совершенно оглох, ничего не слышу. Как они работают, особенно в ткацком цехе?

Прошли лесопильным отделением около плотины, заглянули в построенный в 1894 году клуб, где была открыта первая библиотека-читальня.

На следующий день мы ездили в город, посетили краеведческий музей — церковь Ильи Пророка и Иоанна Предтечи. Семен Павлович очень заинтересовался старинной живописью на стенах и архитектурой.

День стоял очень жаркий, и мы порядком устали. Были рады вернуться в парк. После отдыха попросил Семена Павловича прочитать хотя бы один рассказ «С новостями пришел», но он отказался, говоря, что плохо читает, и попросил меня. К вечеру Подъячевы заторопились на пристань. Ему хотелось застать в Нижнем какого-то приятеля. Проводили их на пароход около 12 ночи. Семен Павлович обещал приехать ко мне на будущее лето и сдержал свое слово.

Это были мои последние встречи с писателем. В 1934 году я получил из Москвы от Анатолия Семеновича, который в то время заведовал Московским Домом крестьянина, телеграмму о смерти писателя. Сын просил проводить друга в последний путь.

Гроб с покойником, обставленный цветами и венками, был установлен в здании Союза писателей, где толпился народ. Отсюда похоронная процессия — десятки открытых легковых машин — двинулась к крематорию.

Урна с прахом Семена Павловича была увезена в Обольяново и поставлена рядом с могилой его родителей.

Тяжелы были для меня проводы писателя в последний путь.

С тех пор прошло двадцать лет, а передо мной проносится вся его тяжкая жизнь.

В. Г. Короленко называл Подъячева оригинальным писателем-реалистом, большим знатоком русского народного языка, мастером рассказа из народной жизни. Таким он и был — писатель с ярким и сильным талантом, но в то же время искалеченный суровой, царской действительностью.

Горький тоже называл С. П. Подъячева правдивым и бесстрашным другом людей, вполне достойным, чтобы его читали вдумчиво и много. В своих письмах Алексей Максимович постоянно напоминал о необходимости написать биографию этого русского писателя, она интересна и очень нужна для молодежи, идущей на смену старикам.

Я с детства знал и любил стихи Кольцова, Никитина, Сурикова и с глубоким уважением, словно к какой-нибудь святыне, относился к их светлой памяти. Они были близки и понятны простому народу. В 900-х годах я узнал еще одного поэта Спиридона Дмитриевича Дрожжина, последнего из этой плеяды, талантливого певца народного горя. Потом мне стало известно, что он жив и крестьянствует в своей родной деревне Низовке, не порывая связей с литературой. Его стихи печатались в разных журналах: «Детское чтение», «Южная Россия», «Север» и др. С его стихами мне было радостней жить, потому что я знал, вместе со мной живет на земле дорогой для меня человек.

В 1915 году я прочитал вслух детям небольшую биографию Спиридона Дмитриевича. Дочь обратилась ко мне:

— А почему, папа, ты не напишешь письма дедушке Дрожжину?

И письмо было послано. В скором времени от поэта пришел сердечный, дружеский ответ с обещанием выслать свои книги, как только он побывает в Москве и достанет их в магазине. С. Дрожжин высылал маленькие, имевшиеся у него книжечки. На одной из них, называвшейся «Из мрака к свету», рукою поэта было написано:

«Детям одного «из родственных душ», в постоянном стремлении выбиться «Из мрака к свету», многоуважаемому Ивану Петровичу Малютину на добрую память от автора С. Дрожжина. Д. Низовка 25-го ноября 1916 года».

На второй книге «Четыре времени года» Дрожжин оставил автограф:

«Маленькой дочке уважаемого Ивана Петровича Малютина.

С этого времени началась наша переписка и дружба, продолжавшаяся до самой кончины Дрожжина. Находясь в Москве на юбилейном празднике издателя И. Д. Сытина по случаю 50-летия его деятельности, Спиридон Дмитриевич собрал свои издания, какие нашел, и прислал мне 17 книг с надписями…

В 1922 году я собрался навестить поэта в его родной деревне Низовке. Ни холодная погода, ни осенние дождевые дни не могли приостановить моей поездки с дочкой Тоней, которую Спиридон Дмитриевич считал своей «внучкой».