Павел Моренец - Смех под штыком

Оглянешься, и вдруг блеснет белизна шоссе, и море, и горы встанут, и сложно человеческие отношения, полные трагизма или молодого смеха, радости, и смерть по пятам сторожит и пошлое своекорыстие, и беспредельный в своей простоте героизм, — вот книга Моренца «Смех под штыком».

Написано искренно, правдиво, художественно, убедительно. Язык крепкий, сжатый, выразительный. Фигуры живые, индивидуальные, несмотря на свою многочисленность.

Тема, время, обстановка взяты в высшей степени интересно. Это — первая большая яркая вещь, широко и правдиво развертывающая картины крестьянской партизанской борьбы. И страшно ценны — картины подпольной работы в тылу белыхв гражданскую войну. Это впервые, — в нашей литературе этого еще не было.

Книга ценная. Читается с неослабевающим интересом.

ДОН в пожарище, в раскатах стрельбы, в грохоте взрывов. Отряды офицеров, кадетов, юнкеров ходят по станицам, поднимают казаков против Советов.

— За Тихий Дон!

— К оружию! Не оскудел еще Дон верными хранителями традиций казачества! Деды! Покажи сынам свою удаль молодецкую!

Бурлит Дон. Деды взялись за оружие; оттачивают заржавелые шашки, проверяют дробовики, льют пули.

— Кровью завоевали — кровью и отдадим!

— По коням! И старый, и малый — все за оружие!

— Смерть изменникам Тихого Дона!

Перекатывается колокольный звон по хуторам и станицам. Скачут казаки по степным дорогам, скликают на побоище. От границы до границы разметался мятеж.

— За вольности казачьи!

Растет белая рать. Скачут казачьи отряды, топчут зеленые поля. Стонет под копытами земля. Некому пахать, некому сеять. Заброшены в полях бороны, плуги, сеялки, арбы. Чернеют они, как обглоданные вороньём трупы. Стонет земля. Присосутся к ее могучей груди травы сорные, бурьян — чертополох. Вытянут они ее соки, высохнет ее грудь. Чем накормит она свое буйное детище — человека?

— Тревога! Классовый враг хочет руками казаков вернуть себе власть и богатства, напоить землю кровью трудящихся!

— Это им не пятый год!

— Это — восемнадцатый год!

После Октябрьского переворота в Москве, когда власть Советов с быстротою лавины распространялась по всей стране, Дон был убежищем врагов революции. Крупнейшие генералы, Корнилов и Алексеев, набирали там добровольцев для борьбы против Советов в России. Казачьи полки, снявшись с покинутого всеми Западного фронта, пришли на Дон и вместе с отрядами Красной гвардии разбили белых донских партизан. В феврале утверждена была на Дону власть Советов. Атаман Каледин застрелился. Корниловцы ушли на Кубань. Казаки разошлись по домам; старики принялись точить их, будить гордость казачью:

— Старая правда милее новой. Так жили наши деды. Так проживем и мы. Закрома наши полны хлебушка, в погребах — бочки с вином. Выйдешь на поле — душа радуется: сколько глаз окинет — все твое…

Для бедноты казачьей слагалась иная песня: смерть, смерть, смерть, тому, кто изменит Тихому Дону!..

Лихорадочно готовится к большим боям красный Ростов. Со всех сторон подкатывается к нему враждебная стихия. Новочеркасск под угрозой. Вокруг него бои. В городе притаился враг; жутко в нем красным бойцам. К Таганрогу подступают с Украины батальоны германской армии, вместе с ними — гайдамаки.

— Тревога! Все, как один, на фронт!

Но зараза митинговщины убивает в красных бойцах волю к победе. Боевые приказы обсуждаются на собраниях. Командиров выбирают и сменяют. Немногие отряды выступают из Ростова. Взбаламученные, в большинстве из крестьян-фронтовиков, измученные мировой войной красногвардейцы захлебываются в веселье; по казармам, в гостиницах, в богатых особняках, там, где жили они, — день и ночь гармоника, пляски, выкрики речей, песни.

Сбежалась «анархия» в Ростов «углублять» революцию: в Москве их разгромили, а здесь еще до них не добрались.

— Я хочу. Я могу. Я делаю!

Вырвалась из трущоб «занюханная» кокаином шпана с бомбами, наганами, маузерами. И они не в лапоть сморкаются — они тоже идейные:

— Анархия — мать порядка!

— Режь буржуев в кррровь, гроб, р-р-ре́бро!..

Разгулялись темные силы в Ростове: старое разрушено, повое еще не построено.

Охватило пожарищем восстания весь Дон. Сбегаются красные дружинники из казачьих станиц в рабочие центры — в Шахты, Сулин, Луганск, Ростов. Рабочие, организованные в боевые дружины, оставались на своих, недавно отвоеванных у буржуазии, фабриках, шахтах, заводах. Горячо было принялись за дело. Но заметался надрывной рев паровых чудовищ:

— Тревога!

— Революция в опасности!

Выступают рабочие на фронт — заливает шахты водой, замирают фабрики, заводы, зарастают их дворы травой, ржавеют машины.

Ростов в тревоге. Приближаются немцы, гайдамаки, казаки, белые партизаны. Немногие красные отряды выступили на фронт: одни не хотят уходить от веселья, другие нужны в городе. На Садовой, в доме 82, засела банда главарей анархистов. Ящики вин, консервов, сыра, смрад блевотины и ночных оргий. Они нашли, что в «румчероде» рядом плохо охраняются в несгораемой кассе деньги, привезенные из Одессы. Решили взять под свою «охрану». Налетели — сорвалось. Они будоражат гарнизон для выступления против власти Советов, у них есть свои отряды.

Ранним утром красные отряды оцепили притон анархистов. Председатель совнаркома Донской республики Подтелков руководил их разгромом. Но гарнизон встревожился: «Кого бьют? Не контрреволюция ли душит руками красных бойцов революцию?» — И в суматохе анархисты захватывают заложником члена Донского правительства.

Гнетет тревога. Вокруг — враг, внутри — враг.

Первое мая. Демонстрация. На Таганрогском проспекте из редакции пачками раздают газеты. И эта вылетающая кучей серого тряпья бумага наводит тоску, будто кто-то панически готовится к бегству.

На заре — восстание белых. Гулкий грохот стрельбы ружей, пулеметов. Белые угнали два броневика, захватили вооруженный тралер Колхиду, разогнали Старый базар, хозяйничают на Садовой. Но пришел день — и зачахло, замерло восстание.

Учреждения, войска гарнизона обились в вагонах на станции. С ними и жены, и дети. Как оставлять их разъяренному врагу? Набилось туда и шпаны; у каждого — по паре баб. Шпана тащит в вагоны вязанки обуви, бубликов, колеса швейцарского сыра, охапки одежды.