Георгий Арбатов - Человек системы

Она выразилась в том, что почти сразу же мы начали поиски возможностей как-то «компенсировать» в своем революционном «богословии» (по возможности, конечно, без больших издержек) те шаги навстречу реальности, которые были сделаны в теории и политике. Я имею, в частности, в виду отказ от идей неизбежности войны и вооруженного, насильственного пути революции как единственно возможного, упор на мирное сосуществование государств с различным общественным строем, первые реальные попытки добиться сокращения вооружений и т. д. Пытаясь оправдать в собственных глазах эти свои шаги, мы произвели на свет ряд теоретических и политических идей и концепций, которые, как надеялись, позволят нам, с одной стороны, встать на реалистический путь в политике, а с другой – все же сохранить идеологическую девственность, доказать марксистскую и революционную правоверность.

На деле, как потом выяснилось, эти уступки старым догмам, политические и идеологические оговорки, идущие не столько от приверженности марксизму, сколько от малограмотности, теоретического и политического примитивизма, могли сделать лишь одно – обременить мертвым грузом нашего сталинского прошлого все попытки выработать новую политику.

Начали, например, доказывать, что, хотя нет фатальной неизбежности войны, угроза ее сохраняется, пока существует империализм, а если он войну все же развяжет, то она окончится его полным поражением и соответственно всеобщим торжеством социализма. Не понимая, видимо, как это подрывает эффективность смелых новых шагов в политике, подрывает доверие к нам мировой общественности.

Или на долгое время сделали чуть ли не главной темой пропаганды бесконечное повторение того, что мирное сосуществование не означает отмены идеологической борьбы на мировой арене. Должен признаться, мне трудно было понять, почему мы так на этом настаивали, себя в этом столь усердно уговаривали. Запад свою внешнеполитическую пропаганду и не думал прекращать и вел ее более эффективно, чем мы. Скорее всего, здесь дело было именно в том, чтобы проявить хотя бы на словах свою непримиримость к капитализму, ну а заодно косвенно обосновать сохранение ситуации борьбы с действительными и воображаемыми идейными противниками на внутреннем идеологическом фронте.

И особый упор делался на то, что, выступая за мирное сосуществование, мы ни в коем случае не отказываемся от всемерной поддержки освободительной (и прежде всего национально-освободительной) борьбы во всех ее формах, включая насильственные. Это постоянно подчеркивалось в важных политических документах тех лет, включая, например, уже упоминавшееся «Открытое письмо ЦК КПСС» по вопросам разногласий с китайским руководством. Там приводилось, в частности, следующее высказывание Н.С. Хрущева: «Освободительные войны будут, пока существует империализм, пока существует колониализм. Это революционные войны. Такие войны не только допустимы, но и неизбежны, так как колонизаторы добровольно не предоставляют народам независимости. Поэтому народы только борьбой, в том числе вооруженной борьбой, могут завоевать свою свободу и независимость». И далее в «Открытом письме» говорилось: «Советский Союз оказывает самую широкую поддержку национально-освободительному движению. Все знают о той реальной помощи, которую оказала наша страна народам Вьетнама, Египта, Ирака, Алжира, Йемена, кубинскому народу и другим народам» (действительно, список этот можно было бы продолжить, включив в него Индонезию, а потом Анголу и Сомали, Эфиопию, Ливию, Афганистан и другие страны).

Конечно, мы – и как социалистическая держава, и просто как член мирового сообщества – не могли и не можем изолироваться от того, что происходит в мире, равнодушно взирать на бесчинства, грубое попрание независимости и прав других народов, других стран. Ясно и другое: когда утверждалась эта точка зрения, в полном разгаре был распад колониальных империй и то и дело вспыхивали действительно национально-освободительные войны, войны за независимость, против колонизаторов, по характеру своему схожие, кстати сказать, с той войной за независимость, из которой в конце XVIII века родились Соединенные Штаты Америки (и восставшим колонистам тогда, напомним, помогала наряду с Францией и Россия). Естественно, что к такого рода войнам проявляется особое отношение, притом не только с нашей стороны.

Но в тогдашней постановке вопроса о помощи освободительным движениям был, уверен, и еще один элемент – элемент «компенсации» за некоторые догмы, от которых мы отошли, но отошли, не будучи на все сто процентов уверены, что не пошли тем самым на известное вероотступничество. А это как раз и рождало комплекс «революционной неполноценности», о котором я упоминал выше (тем более что на эту больную мозоль постоянно настyпали китайцы, разнося нас в пух и прах за «предательство» революционного и освободительного движения).

Даже само словопользование говорит о связи этого нашего тогдашнего тезиса с ранней «марксистской» (ставлю в кавычки потому, что на деле речь шла о другом, о том, что было коминтерновско-сталинистской) «теологией». Уберите слово «освободительные» – и вы получите классические догматы веры периода, предшествовавшего хрущевскому, насчет того, что «войны будут, пока существует империализм», что они «не только допустимы, но и неизбежны».

Говоря о «компенсации», об ощущении необходимости дать какое-то возмещение, чтобы не только оправдаться перед «верующими» в старые догмы в своей и других странах, но и успокоить собственную совесть в связи с комплексом «революционной неполноценности», я вовсе не имею в виду, что произносившиеся тогда слова и сопутствующие им дела были одной лишь маскировкой, словесным прикрытием других намерений, что в них не верило само наше руководство. Нет, скорее всего, верило, верило, хоть частично, тем более что для этого были упоминавшиеся объективные причины, в частности происходивший в драматических формах распад колониальных империй. А кроме того, и идеи, и слова тогдашнего руководства отнюдь не были свободны от «пережитков прошлого» в сознании – прежде всего от сталинизма – и находились в лучшем случае где-то на полпути к постижению новых реальностей.

Но, как бы то ни было, такие «пережитки» препятствовали выработке последовательного нового политического курса, вносили в него сбои, противоречия и, что немаловажно, помогали нашим противникам сеять сомнения в намерениях Советского Союза. Тем более что пережитки в мышлении, к сожалению, не так уж редко подкреплялись тогдашней политической практикой. Помощь, правда, как вскоре выяснилось, оказывалась не всякой освободительной борьбе, а той, которая нам больше импонировала – в политическом, либо социальном, либо даже стратегическом плане. И особенно сложной стала ситуация тогда и там, когда и где распад колониальных империй завершился и речь шла не о национально-освободительной борьбе в чистом виде, а о поддержке одной из сторон в межгосударственных или внутренних конфликтах, которыми изобиловали регионы, откуда ушли колонизаторы. Ибо после себя они оставили нагромождение проблем, связанных с последствиями колониализма, войны и политического произвола, трайбализмом, неурегулированными территориальными и политическими проблемами, внутриполитическими, религиозными и иными конфликтами.