Георгий Арбатов - Человек системы

Конечно, я не был столь наивен, чтобы считать, что смогу в чем-то переубедить американцев, – нашу паническую реакцию на известие о встрече в Пекине они не могли не заметить. Но у меня и у института были к тому времени достаточно широкие и доверительные контакты с американцами (в том числе на высоких уровнях), чтобы ясно представлять себе, как именно оценивают сложившуюся ситуацию в Вашингтоне. Это давало основания для убежденности, в частности, в том, что там хорошо понимают, насколько важна для США нормализация советско-американских отношений. Ибо от отношений с КНР зависели прежде всего американские региональные интересы, пусть даже важные. И конечно, возможность давления на нас (в меру нашей собственной недалекости, склонности к паническим реакциям). А от отношений с Советским Союзом – глобальные интересы США, включая центральные проблемы национальной безопасности. Мне казалось важным (это тоже было одним из лейтмотивов статьи), чтобы американцы знали, что мы эту иерархию их интересов хорошо понимаем, видим и не позволим оказывать на себя чрезмерный прессинг начатой Вашингтоном политической игрой.

Статья получила необычно широкий отклик в «большой печати» США и других западных стран, приводилась там в пространственных выдержках или подробном изложении («Нью-Йорк таймс», например, сделала и то, и другое). Анализируя причины такого интереса, а также характер своих бесед с американцами, проходивших в те недели, я утвердился в мнении, что советская реакция на улучшение отношений с КНР интересовала американцев прежде всего потому, что вся эта акция адресовалась в такой же мере СССР, как и Китаю. То есть была средством надавить на Советский Союз. И, как уже отмечалось, они могли найти немало подтверждений того, что многие в СССР восприняли американскую инициативу в отношении Китая очень нервно.

Замечу мимоходом, что для нас такие прямолинейные реакции, простодушие и в откликах печати, и в беседах с иностранцами (в том числе беседах наших некоторых дипломатов) были традиционными. Стоит начальству выразить какую-то точку зрения, как на ее сторону дисциплинированно и единодушно встанут советская печать, дипломаты и прочие официальные лица. Этот иллюзорный расчет на единодушную поддержку мы распространили и на международные дела и наивно думали, что стоит только нам высказать свое мнение представителям других стран, как нас послушаются, нам поверят и все встанет на свои места. Не раз такое поведение стоило нашей стране немалых издержек. Яркие примеры дают наши политические и пропагандистские кампании против тех или иных новых видов американского оружия. Они, как правило, только убеждали Вашингтон, что мы этой системы оружия боимся и им надо за нее всеми силами держаться или, во всяком случае, очень дорого «продать». СОИ – наглядная, но не единственная тому иллюстрация. Самый убедительный аргумент в пользу этой системы из всех, слышанных мною, высказал Р. Рейган: не может быть уж так плохо оружие, против которого столь ожесточенно протестуют русские.

Что касается начавшегося американо-китайского сближения, то нашей политике оно в целом пошло даже на пользу – мы начали шевелиться, несколько быстрее двигаться на переговорах с США, и к моменту визита Никсона в Пекин уже была достигнута договоренность о том, что в мае 1972 года он приедет в Москву.

А весной 1972 года в СССР для предварительных бесед приезжал Г. Киссинджер. Тогда у наших лидеров, особенно у Брежнева, не было большого опыта общения с представителями Запада, в частности с американцами. И Брежнев перед встречей с помощником президента, как и перед встречей в верхах, чувствовал себя не совсем уверенно, усердно к ней готовился. В этой связи немало заданий получал Институт США, а меня, как, наверное, и других специалистов, не раз вызывали для обстоятельных бесед и расспросов.

Но в канун встречи в верхах в Москве, как известно, разразились события, поставившие ее на грань срыва. Я бы хотел о них рассказать как очевидец, а в какой-то мере и участник того, что происходило в Москве во второй декаде мая 1972 года.

9 мая, в День Победы, группа ветеранов полка, в котором я воевал, впервые решила организовать в Москве встречу тех, кто уцелел и еще был в состоянии приехать. С утра собрались в Музее Советской армии, где хранилось знамя полка. А днем состоялся банкет в одном из ресторанов гостиницы «Россия». Встреча получилась сердечная и очень затяжная – ходили гулять, снова возвращались, и уже в номерах возобновлялось застолье (благо, на алкогольные излишества тогда смотрели сквозь пальцы).

Вернулся я домой в соответствующем настроении часов в десять вечера и узнал от жены, что с середины дня меня разыскивали из секретариатов высокого начальства (Ю.В. Андропова и Л.И. Брежнева). Я тут же позвонил, и мне сказали, что все уже разошлись, но надо прийти на следующий день в девять утра в ЦК к Брежневу.

Включив радио, я понял, с чем связан вызов. 8 мая США возобновили бомбежку Ханоя и осуществили минирование порта Хайфон, пострадали советские люди. И все это буквально накануне первой после 1959 года советско-американской встречи в верхах!

На следующее утро в ЦК состоялось совещание (вел его Л.И. Брежнев, участвовали Ю.В. Андропов, А.А. Громыко и, кажется, Б.Н. Пономарев, а также группа экспертов и консультантов). Хотя главные дискуссии уже состоялись накануне, разговор шел очень серьезный. В центре стоял вопрос: отменять или нет встречу в верхах? Было принято решение – не отменять. Но это было нелегкое решение. Многие видные работники, включая членов ЦК, требовали ее отмены, считая, что, согласившись, мы будем политически унижены, потеряем авторитет в мире и особенно в коммунистическом и освободительном движении, поощрим американский империализм на новые авантюры. Большинство ответственных товарищей молчали, как обычно, выжидали, пока станет ясным мнение руководства. Уже потом в доверительном разговоре Андропов рассказывал, что на Брежнева оказывалось сильное давление, чтобы он «дал достойную отповедь» Никсону, отменил встречу. Те, кто мог, включая участвовавших в дискуссиях экспертов, делали все, чтобы противостоять этому давлению, не принимать американский вызов соревноваться в безрассудстве, проявить выдержку.

Как все это выглядит сейчас, с сегодняшних позиций, с учетом имеющихся сегодня информации и опыта?

Если говорить об американском решении возобновить бомбардировки Вьетнама, то и тогда, и особенно сейчас очевидно, что с военной точки зрения оно было бесполезной авантюрой, никак не изменившей в пользу США ход событий во Вьетнаме, проявлением скорее бессмысленной злобы, чем трезвого расчета. Не имея оснований рассчитывать даже на тактический успех, Никсон и Киссинджер шли на серьезный риск дипломатического фиаско, поскольку мы могли отказаться от встречи в верхах. И это в Вашингтоне хорошо понимали. Тогдашний помощник Киссинджера, специалист как раз по советским делам Уильям Хайленд в вышедшей в 1986 году книге «Глобальные соперники» пишет, что большинство в Вашингтоне, включая Никсона и Киссинджера, исходили из того, что Советский Союз может отменить встречу в верхах.