Валентин Фалин - Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания

Привнести бы хваленую гласность в экономическую главу перестройки, с этого и начать. Но попробуем вместе вспомнить, когда Горбачев санкционировал передачу приблизительно верных цифр по нашим военным расходам американцам и затем своему парламенту? В 1989-м или 1990 г. До того момента их не всем членам политбюро было положено знать. Продолжала действовать установка, которую Хрущев выразил в разговоре с иностранным гостем в словах:

– О сем ведают министр финансов и Господь Бог.

Не конверсия, не решительная и радикальная демилитаризация экономики, не внеочередная интенсивная разработка реалистических новаторских программ, возвращающих народное хозяйство из головостояния на ноги, а «ускорение», «повышение эффективности», «наведение порядка». Тоже нужно, слов нет. Самый большой дефицит обнаружился в годы перестройки у нас на дисциплину и порядок. Однако ускорение, эффективность, порядок, не привязанные к наведению лучшего порядка, большей эффективности, настоящего ускорения в главном – в приоритетах, заводили за Можай.

90 процентов основных средств в промышленности было сосредоточено в добыче сырья и энергии, производстве исходных материалов и средств производства, в оборонных отраслях. Здесь было занято почти 80 процентов инженеров и рабочих, выпускалось (по стоимости) около 70 процентов товаров и услуг. На потребительские отрасли производства падало менее четырех процентов капитальных средств. Продолжать ни к чему. Разбейтесь в порошок, но, не меняя пропорций, диктуемых стратегией, никакой гуманизации экономики ни на капиталистический, ни на социалистический манер не выйдет.

Кое-что предпринималось. Мне чуждо любое передергивание. Здравоохранению подкинули, Е. И. Чазов настоял, миллиард-другой сняли со счетов Министерства обороны. Загрузили военные отрасли заказами также для легкой и пищевой промышленности, подправили в пользу потребительского сектора планы импортных закупок. Отрадными и в чем-то обнадеживающими казались тенденции в темпах роста – в 1988 г. группа «Б» обошла группу «А» по приросту на два процента. Это давалось нелегко, если учесть, что четыре пятых легкой и пищевой промышленности работало на заграничном оборудовании.

Статистика регистрировала проценты и доли процентов – предвестники перемен. Но ситуация на потребительском рынке, в жилищном строительстве, медицинском обслуживании населения не менялась. Во всяком случае, к лучшему. Соприкасаясь с разогретыми обещаниями ожиданиями, рапортные достижения уподоблялись в массовом сознании каплям, падающим на раскаленные камни.

Реально и абсолютно военные расходы страны стали сокращаться на рубеже 1988–1989 гг. Уходил в историю четвертый год перестройки, так и не произведя на свет убедительной практической программы конверсии военного производства. Ни комплексной, ни по родам оружия. Нельзя же, в самом-то деле, принимать за программу планы-задания военным предприятиям и министерствам на конструирование и изготовление определенных видов гражданского технологического оборудования и производственных линий. А в отсутствие системного подхода ничего не стоило заявлять: через два или три года или… (как накатит) «оборонка» станет трудиться на нужды человека.

По глубине милитаризации советская экономика не знала равных среди крупных стран. С середины 70-х гг. я при каждом удобном и неудобном случае повторял, что мы ведем гонку вооружений не против Соединенных Штатов, а против самих себя. Экономическая перестройка должна была открыться выдергиванием стоп-крана милитаризму, ставшему идеологией в идеологии и государством в государстве.

Военно-промышленный комплекс – понятие, с легкой руки Д. Эйзенхауэра, распространенное, но к Советскому Союзу применимое лишь отчасти. Если по справедливости, а не просто каждой сестре по серьге. Поэтому, обращаясь к термину «государство в государстве», я имею в виду не вооруженные силы, не конструкторов вооружений, не оруженцев, превращавших их идеи в металл. Немало из них знал лично и отдаю должное интеллекту и гражданской позиции большинства.

Самые отъявленные милитаристы, как правило, – цивилисты. Офицеры и генералы в большинстве своем не так склонны к бесшабашным суждениям, как иные не обученные армейскому делу, не нюхавшие пороху люди на гражданке. Воинствующие цивилисты не просто освещают прожекты генеральных штабов, но частенько предписывают военным образ мышления и поведения; случается, именно они задумывают осады, блокады, «стратегии устрашения» и «истощения», холодные и горячие войны, с особой легкостью превращая тысячи и миллионы убитых и раненых в шеренги статистических выкладок. Ими целые страны и континенты отдаются в полон милитаризму. Армии редко завоевывают собственные народы.

Почему М. С. Горбачев не провел грани между желательным и совершенно необходимым, внешним и внутренним в самом трудном варианте конверсии – конверсии не военного производства, но стратегического мышления, мышления не на оперативном, а политическом этаже? В Рейкьявике – отдаю должное – он сказал наконец-то то, к чему примеривался еще Н. С. Хрущев: Советский Союз не будет впредь идти по стопам США в военно-технологическом соперничестве, этой сердцевине гонки вооружений. Сказал. Отлично. Но совместились ли слова и дела? Есть вопрос.

Полагаю, что и здесь упустил Горбачев свою фортуну. Она давалась ему. Конечно, имелись поводы поеживаться на сквозняках. Маховик набрал слишком большие обороты, чтобы остановиться вдруг. Но должно было быть ясно одно – без демилитаризации страны в самом широком смысле, без конверсии ее экономики мечтам о материальном возрождении Советского Союза и создании достойных человека условий жизни не суждено было сбыться.

Не знаю, удалось ли мне понятно выразить свою мысль: экономическое будущее перестройки и, стало быть, ее судьба были завязаны на способность и готовность политического руководства совершить гражданский подвиг – бросить вызов милитаризму. Задача труднейшая, нерешаемая в один присест, но в определении отношения к ней не терпевшая недоговоренностей, двурушничества, попыток обхитрить жизнь.

Все остальное было тоже важно, даже до чрезвычайности. И обращение к рыночным механизмам хозяйствования со всемерным поощрением конкуренции и ликвидации монополизма, и реформирование сверху донизу системы государственного регулирования, и пересмотр под углом зрения экономической целесообразности отношения к международным хозяйственным образованиям. Важно и необходимо – без них экономика оставалась бы затратной, живущей от чиновничьей милости. С переменами в механизмах хозяйствования тянуть также никак было нельзя.